Глин Айлиф - Царь Итаки

— Нет, — спокойно объявил Агамемнон. — Греки впервые за много лет живут в мире друг с другом. И я прослежу, чтобы этот мир продолжался и далее. Даже если сон старика и послали боги, то он не означает вторжения врагов.

— Тогда что он означает? — спросил Тиндарей.

— Это не единственный раз, когда я видел такой сон, господин, — сказал священник, задумчиво поглаживая длинную бороду. — Я видел одни и те же образы шесть ночей подряд, пока прошлой ночью боги не освободили меня от них. Я считаю, что это видение означает гостей во дворце. Более того, они будут здесь находиться по месяцу за каждую ночь, которую мне это снилось.

— Шесть месяцев! — воскликнул Икарий. — Как, именем Зевса, мы будем кормить армию из лучших греческих воинов до следующего лета? Мы едва ли можем прокормить собственный народ!

Тиндарей жестом подозвал старшего слугу и приказал принести еще фруктов.

— Как я предполагаю, ты уже послал кого-то, чтобы посоветоваться с кем-то из оракулов? — Он посмотрел на священника.

— О да, господин. Естественно.

— В таком случае мы подождем совета богов. Хотя я не вижу оснований для приглашения сюда орды царей ради проживания целую зиму. Можете себе представить, какие будут драки? Нет, я думаю, что ты на этот раз ошибся. Твои сны означают что-то другое, или вообще ничего.

Тиндарей отвернулся от священника и посмотрел на царя Микен.

— Однако меня заинтриговали твои фантазии, Агамемнон. Ты и на самом деле рассчитываешь сохранить мир между греческими народами?

Принесли фрукты. Агамемнон выбрал кусок дыни и откусил от него, не пролив ни капли сока.

— Да, рассчитываю. Греция устала от всеобщей войны. Я много ходил по рыночным площадям и слышал, как женщины оплакивают сыновей и мужей, погибших в далеких сражениях. Купцы ворчали из-за упущенной прибыли из-за одной или другой войны. Но я также видел, какими счастливыми стали люди по время передышки. Они страстно желают мира. Я намерен дать им то, что они хотят.

Тиндарей усмехнулся.

— Каким образом? Купцы и женщины могут желать мира, Агамемнон, но сейчас в Греции слишком много воинов. Войны породили тех, для кого они — единственное дело. У каждого государства есть постоянная армия, которая только ждет следующего призыва к войне. И солдаты начинают проявлять беспокойство. На каждого пастуха, крестьянина, гончара и кузнеца в Спарте приходится по воину. Ты считаешь, что они захотят, что они смогут поменять свои мечи на гончарные круги и побрякушки из слоновой кости? Может, ты думаешь, что они способны отплыть на Крит на своих перевернутых щитах и продать ненужные шлемы крестьянам и рыбакам? И ведь твой так называемый «мир» уже нарушен. Как насчет Диомеда и Эпигонов, которые организовали осаду Фив?

Агамемнон натянуто улыбнулся.

— Диомед больше всего желает мира, — сказал он. — Я обсуждал с ним это, и он дал мне слово, что воюет только ради того, чтобы отомстить за смерть отца. Это все. Он не воюет с фиванцами ради рабов или грабежа.

— Он-то, может, и нет, — заметил Икарий. — Но его подчиненные воюют как раз ради этого. Зачем же еще?

— Я сказал, что в Греции продолжится мир, и он будет, — настаивал Агамемнон. — Когда народы поймут преимущества торговли в сравнении с войной, то изменится отношение. Люди хотят мира со своими соседями, а их правители уже богатеют от свободного передвижения товаров. С этого начинается мир. Но только одна торговля нас не объединит, как не объединят и самые торжественные клятвы. И заодно остается вопрос наших беспокойных армий, поднятый тобой. Солдаты всегда хотят стать героями.

Тиндарей допил остатки вина, и слуга снова наполнил его кубок.

— Так что ты предлагаешь сделать?

— Если мы хотим разбогатеть благодаря торговле, то нам нужно торговать за пределами Греции.

— И мы торгуем, — заметил Икарий.

— Больше нет, — поправил Агамемнон, выбрал еще один кусок дыни на блюде, откусил и выплюнул семечки по одному в огонь. — Вы слышали про царя Приама?

— Да, конечно, — кивнул Тиндарей. — Правитель Трои и во всем могущественный человек.

— Слишком могущественный, — нахмурился Агамемнон. — Он начал облагать налогами торговлю, идущую по Эгейскому морю. Приам заявляет, что море принадлежит Трое, и все корабли должны платить ему дань. Это я не потерплю.

Тиндарей осушил еще один кубок вина и громко рыгнул.

— Не исключено, что придется, сынок. Ты не можешь диктовать Приаму условия в его владениях.

— Я не считаю Эгейское море троянским владением! — холодно заявил ему Агамемнон. — Кроме того, микенские корабли — не единственная его цель, Тиндарей. Вскоре это почувствуют и твои купцы, и все остальные греческие государства. Именно поэтому я и приехал сюда — предложить решение, которое обеспечит свободную торговлю по всему Средиземному морю, сохранит мир и позволит нашим армиям удовлетворить свою жажду славы. Предлагаю созвать греческих царей на военный совет. Мы совершим набег на Илион и научим Приама уважать нас!

Агамемнон крепко сжал подлокотники и уставился на спартанских царей. Его глаза горели, в них отражались языки пламени. В ушах Тиндарея звенели слова зятя. Он встал и принялся вышагивать взад и вперед у очага, покачивая головой.

— Не будь дураком. Это невозможно.

— Правда? — спросил Икарий, откидываясь на скамье и задумчиво оттягивая мочку уха.

— Невозможно, — рявкнул Тиндарей и протянул кубок рабу, который бросился к хозяину, чтобы снова его наполнить. — Забери его, чурбан! Мне нужна светлая голова, если я не хочу, чтобы меня уговорили участвовать в одной из войн зятя. А теперь послушай меня, Агамемнон. Ты приезжаешь сюда говорить о мире, а потом предлагаешь войну. Меня это устраивает. Но можешь ли ты на самом деле представить, как греческие цари объединяют силы хоть ради чего-нибудь? Даже для разграбления иноземных городов? Ты можешь представить, что они забывают обо всей ненависти и вражде, которые существовали на протяжении жизни многих поколений? И все — ради того, чтобы микенские купцы не платили дань Трое? Ты можешь вообразить, чтобы все эти гордые люди давали клятвы верности друг другу?

Икарий встал со своего места.

— Послушай его, Тиндарей, — сказал он. — Конечно, мы можем собрать их всех вместе, даже несмотря на ненависть друг к другу. Большинство из них испытывают недобрые чувства только потому, что злобу испытывали их отцы и деды. Вражда не может продолжаться вечно. Нам нужна цель, которая объединит все говорящие по-гречески полисы и сделает нас одним народом.

— Великим народом, — яростно добавил Агамемнон. — Вы можете хотя бы представить силу объединенной Греции?

— Объединенной под твоим руководством, Агамемнон? — спросил Тиндарей, подозрительно глядя на него. — Даже с твоим политическим мастерством ты не можешь вести греков за собой. Если тебе даже когда-нибудь удастся собрать их под одной крышей, они начнут убивать друг друга. Или ты хочешь как раз этого?