Андрей Орлов - Харбинский экспресс

— Так точно.

— И что вы про все это думаете?

— Вздор. — Я беру под козырек и добавляю: — Разрешите идти?

Петерс только рукою махнул.

А когда я выходил за порог, слышу:

— На всякого мудреца, корнет…

Это он, значит, про наши солдатские сказки.

Я только плечами пожал.

Переправились вплавь. Оружие и амуниция на конях, сами рядом плывем, за седла рукой держимся. Октябрь стоял, в самом начале, вода была очень холодной. На той стороне оделись, на коней и — вперед.

Чтобы не терзать вас боевыми подробностями, утомительными для уха партикулярного человека, скажу коротко — нашли мы японцев. Впрочем, правильнее наоборот — не мы их, а они нас сыскали.

Я давно слышал, что разведка у воинов микадо превосходно поставлена, и тогда имел удовольствие убедиться в том на собственной шкуре.

Ехал я со своим полувзводом лесною тропой, и вдруг один из бурят, постарше, руку подымает. Я приказываю остановиться.

— Ваше благородие, — говорит мой бурят (Хэмендэй его звали), — запах плохой. Лучше вперед не идти.

Я рассердился:

— Что ты мелешь, какой еще запах?!

— Мертвые змеи, — говорит Хэмендэй, — много змей, одна, две, много. И все мертвые. Идти не надо, смотреть надо.

Я приказал двоим спешиться. И пустил — пластунами. Уползли они в траву, а как вернулись, доложили, что скоро тропа поворачивает, а за поворотом на старом кедре — японское пулеметное гнездо.

Вот так фокус! Еще немного — и положили б нас всех, в упор. Пулеметы, если не знаете, у японцев получше. Наш станковый тяжеловат, да и лента у него парусиновая, в сырости разбухает и патрон потому перекашивает. У японцев лента латунная, и сам пулемет легче — иначе они б его на дерево не взгромоздили.

Обошли мы тот кедр и японцев в один залп с дерева сняли.

Трое их там было: офицер и двое солдат. Свалились к корням, как тетерки. А с ними и немудрящий скарб. Консервы, фляжки бамбуковые. И еще в листьях папоротника — подкопченное змеиное мясо. Захотелось самураям, значит, полакомиться. На том и сгорели.

Японское обмундирование, по моему разумению, препотешное: мундир прусский, кепи и гамаши — французского образца. Маскарад, да и только! Но тут мне пришла в голову одна идейка, и подсказали ее невольно сами макаки.

Я решил переодеть моих бурят в японскую форму. А что? У бурятов глаза тоже раскосые. Если издалека, так могут и не признать. Ну, вблизи, понятное дело, разберутся, да только там уже поздно будет. В общем, все лучше, чем русского мужичка с прозрачными глазами и соломенною бородой в дозор посылать.

Наши пули изодрали японские мундиры только на спинах, так что, если смотреть спереди, ничего не заметно. Вот и поехали: первыми мои «японцы», следом в отдалении двое драгун, в середине я. Остальные замыкают.

Идем шагом. Час, другой. Чувствую — дымком потянуло. Лошади стали уши назад закидывать, солдаты мои переглядываются.

Тут опять Хэмендэй подскакивает:

— Деревня впереди!

Подходим. Деревня горит. Между фанз наши кавалеристы рыщут. А какого полка — непонятно.

Ага, думаю, господа «стригуны». Вот и свиделись.

Велел я своим бурятам открыто скакать к деревушке. Конечно, опасно: если впрямь какая-то наша часть, могут запросто подстрелить на подходе. Зато в другом случае сразу будет ясно, что перед нами — противник. Говорю, как поймете, с кем дело имеете, — враз коней поворачивайте.

Буряты чужие кепи на носы натянули, и — рысью.

Подпустили их близко. Никто не стрелял, въехали они в самую деревню. Из глаз скрылись. Что там дальше произошло, я доподлинно и не знаю. Потом, когда уже закончилось все, нашли мы Хэмендэя и его земляка на куски разрубленными. Рядом лежал японец. Офицер, в чине полковника — их знаки различия я умел хорошо читать. Думаю, его мой переодетый Хэмендэй зарубил — японской же саблей. Поскольку ни Хэмендэя, ни «стригунов» уже не спросишь, сказать наверняка не берусь, но все же уверен — именно так все и случилось.

Потеряв своего полковника, японцы хваленый боевой дух подрастратили. Но не настолько, чтоб сдаваться идти. Да и было их числом поболее моего полувзвода.

Но они-то этого и не знали.

Кидаются «стригуны» к лошадям и скачут по тропе, что ведет из деревни. А там мой трофейный пулемет и при нем двое солдат. Но вот оказия — стреляли мои солдатики неважнецки. У меня аж сердце упало, а лоб под фуражкой стал мокрым. Уйдут, думаю.

На скаку «стригуны» могли бы прорваться. Но японцы известно какие кавалеристы. К тому же кони у них почти все были расседланы, в одних попонах. Нас-то еще юнкерами учили держаться на лошади без повода и стремян, а лишь шенкелями и шлюзом. То есть тем, чем наградила природа. Любители, из тех господ, которые по городским паркам катаются, так не умеют. Выяснилось, что и японцы — тоже.

Словом, не сдюжили они против пулемета, спешились и, как в уставе говорится, вступили в огневой бой.

Тут я и поднял свой полувзвод. Верхами им в спину ударили, и в минуту все было кончено.

Заходим в деревню. Кругом — прах и пепел. Фанзы пустые, жителей всех японцы за околицу согнали да там и перекололи штыками. Драгуны мои спешились, поодаль стоят, крестятся. Головами качают.

А денщик мой, Иван Спиридонов, уж на что бывалый был человек, а тут не выдержал. Подошел и спрашивает — дозвольте, говорит, ваше благородие, земле их предать. Хоть и нехристи, а все же люди, не шакалы какие.

Ах, хороший был человек. Как нянька за мной ходил! Следил, чтоб непременно для меня имелась смена сухих носков. И не бумажных, а шерстяных.

Я ему говорю — нельзя, нету времени. А у самого кошки на сердце.

Ну ладно.

Пустил я драгунов попарно, фанзы проверить. Мало ли, остался какой недобиток. Да и сам отправился, вместе со Спиридоновым. И вот заходим в избёнку. Нищета страшная, земляной пол, циновки. Мебели, считай, никакой. Смотрю: в углу старик лежит, навзничь. Еще дышит — в распоротом горле хлюпает кровь. Но глаза уже стекленеют. Да, забыл я сказать об одной странности в этой деревне: маньчжуры здешние были светловолосыми. Ну не как снег, однако не той темной масти, которую только и встретишь в этих краях. И глаза у них были только самую малость раскосые. Не знать — так и не заметишь.

Собрались мы уже с денщиком прочь из фанзы, и тут слышу я писк. Будто где кот мяучит. Звук глухой, вроде как из-под земли. Иван Спиридонов посветил фонарем. Видим: в земле лаз, прикрытый деревянной крышкой. Сдвинули в сторону, и я вниз стал спускаться. Денщик-то не хотел меня первым пускать, заспорил. Пришлось даже приложить, словесно.

Спустился. Иван Спиридонов мне сзади электрическим фонариком светит. Дух вокруг мутный стоит, кровяной. Крикнул денщику — давай, дескать, сюда. Тот стал рядом, повел по сторонам фонариком. И открылась картина.