Андрей Орлов - Харбинский экспресс

Вот тогда и придет час тех, кто молод, с головой на плечах и дело знает.

Примерещился тут поручику кабинет с высоченными потолками, с видом на Неву, и он сам за столом — в голубом мундире в талию, с флигель-адъютантским вензелем.

Флигель-адъютант! А то и выше бери…

Но здесь мечтания поручика были внезапно прерваны.

— Как хотите, а только я против, чтоб ту чернавку за курьершу считать, — проговорил вахмистр, пробудившийся, наконец, от молчания. — Нет тут никого подозрительного. Разве что энтот, пьяный… Да и он, коли разобраться, не сходен.

— Сходен не сходен, — передразнил поручик. — Хватит рассуждать. Твое дело маленькое — делай что я прикажу. Ступай, зови начальника поезда.

Ничего-то не понимает, дубина, думал поручик. А ведь здесь дело тонкое, многослойное. Одно слово — политика.

Вахмистр насупился, умолк. Встал, откатил дверь купе. Вошли кондуктор и его патрон.

— Что прикажете делать? — спросил начальник поезда, по-прежнему державший на отдалении свой баул.

— Теперь, — поручик взыскательно посмотрел на начальника поезда, — извольте сейчас же отправить эстафету.

— Эстафету?.. О чем? — Начальник поезда с видимым облегчением отставил баул и приготовился писать. За долгие годы он наловчился на ходу вести по бумаге строчки удивительно ровно, словно вагон и не вздрагивал на перегоне, а тихо стоял у перрона.

— О том, что искомое лицо установлено. Седьмой вагон, девятое купе. И фамилию поставьте. Мою, разумеется. Жандармский поручик… да смотрите, не переврите. Что вы пишите? Дайте, я сам!

Вскоре донесение было готово.

Кондуктор свернул бумагу трубочкой, запихнул в металлический цилиндр с завинчивающейся крышкой. Цилиндр был приметным, ярко-красным, в черную полосу, да еще с фосфорической краской на торцах — для лучшей видимости в ночную пору. Такая эстафета была самым простым и надежным способом связи, когда требовалось передать сообщение с поезда, пролетающего станцию без остановки.

— Когда ответа ждать? — спросил поручик.

— Часа через три, в Бухэду, — сказал начальник поезда. — Машинист предупрежден, притормозит, коли будет обратная эстафета.

— Тэкс-с, — весело сказал поручик и даже прищелкнул пальцами. А после добавил непонятное: — Значит, через три часа наши зверушки, наконец, делом займутся.

— Ос-споди… — пробормотал кондуктор, мелко крестясь. — Этакий срам… Что господа пассажиры подумают…

— Им это необязательно, — ответил поручик. — За них есть кому думать. А теперь, господа, я, пожалуй, прилягу. Устал, знаете. Да и самая работа еще впереди.

Пока поручик почивал, день переменился — из солнечноизумрудного стал жемчужно-серым, мглистым. Да только сам поручик этого не заметил: шторка в купе была опущена, а дверь щепетильно прикрыта кондуктором.

Пробудился от стука. Сел, свесил ноги, протирая глаза.

— Кто там?

— Бухэду, прибываем! — придавленно прокричал снаружи кондуктор. — Скоро входной семафор!..

Поручик соскочил с полки, отбросил наверх шторку с окна. И верно: тайга, казавшаяся бесконечной, теперь отступила. И вокруг, словно из-под земли, повыскакивали кривобокие фанзы, крытые рисовой соломой, тощие волы с длиннющими рогами тащили куда-то повозки, и сонно брели босоногие крестьяне-китайцы в смешных конических шляпах и закатанных до колен штанах.

А вскоре потянулись краснокирпичные кавэжэдэковские постройки — по всему, станция была рядом.

Паровоз загудел, и поезд, постанывая и хрустя, принялся останавливаться. Само собой, в коридоре немедленно послышались голоса пассажиров, возбужденных непредусмотренной остановкой.

Поручик недовольно скривился. Сейчас пойдут вопросы-расспросы. Неужели невозможно передать эстафету, окончательно не стопоря поезд?

Этот вопрос очень скоро прояснился: выйдя в тамбур, где стояли кондуктор и вахмистр (последний курил с видом независимым и угрюмым), поручик через распахнутую дверь вагона увидел, как по перрону бегут два средних лет господина в штатском. Оба — решительного вида и крепкого телосложения. Выходило, что начальство решило усилить жандармскую команду на сто семнадцатом скором? От этой мысли сделалось тревожно.

Впрыгнули они на ходу. Локомотив дал гудок, и состав загромыхал, набирая скорость. А поручик увел вновь прибывших в кондукторское купе — знакомиться.

Вышло, что беспокоился он напрасно.

Господа, так ловко заскочившие на подножку, оказались рядовыми филерами. Никого более на розыскном посту найти не смогли. А раз так, то и старшинство в группе оставалось по-прежнему за поручиком.

Филеров он тут же мысленно окрестил толстым и тонким. Именно так они и выглядели, а кроме этого, ничего примечательного во внешности не имели. Как и полагается людям их рода занятий. Оба были при оружии, что неплохо, хотя и необязательно. Толстый был старшим. Он и передал поручику обратную эстафету.

Тот торопливо свинтил крышку цилиндра, развернул бумагу.

Депеша была от начальника 1-го линейного отдела жандармско-полицейского управления КВЖД, жандармского подполковника Леонтия Павловича Барсукова. Подполковник телеграфировал: используя вновь приданные силы, принять все возможные меры к задержанию опийного курьера. И чтоб непременно с поличным — на это было прямое, и весьма строгое, указание.

Ну что ж, с поличным так с поличным.

Тогда так: филеров, как работников малознакомых, да еще и неясной квалификации, отправить в дальний тамбур. Вахмистра (этот, что ни говори, дело знает) — в ближний. Самому занять позицию со стороны служебного купе. И все, вагон закупорен. Никуда курьеру не деться. Дело останется за кондуктором и начальником поезда — пускай они исполняют самую оригинальную часть плана.

В этих рассуждениях содержалась ошибка: непроверенные филеры благодаря ему оказывались ближе всего к подозреваемым. Но поручик этот момент на свою беду упустил.

Дождавшись, когда поезд набрал настоящий ход, кондуктор прошелся по вагону и объявил, что в коридоре будет проводиться особенная уборка, в связи с чем уважаемых господ пассажиров просят полчаса не выходить из купе.

Затем кондуктор принес небольшую стремянку. Установил у первого купе. Поднялся на верхнюю ступень и развинтил люк в потолочной панели, служивший для ремонтных надобностей.

Потом принял у начальника поезда небольшую, плотно запечатанную картонку, которую тот достал из баула. Упрятал внутрь, за подволок вагона. Коробка была не совсем обычной — она как-то повышенно громко шуршала, потрескивала, словно была наполнена крупой или чем-то еще, чрезвычайно сыпучим. Перед тем как закрыть люк, кондуктор произвел некое движение, снаружи неразличимое. После чего торопливо закрыл панель и, отряхивая ладони, спустился на пол.