Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя

— Весьма похвально.

— Мы будем друзьями, особенно если вы дадите мне выпить. Во избежание недоразумений я никогда не пью дома. Я беру ваши шпаги. Нет ли у вас библиотеки или картинной галереи? Меня интересуют в особенности мифологические сюжеты и охотничьи сцены. Нет ли у вас фермы на родине? Лесов, пусть даже с порубками? Может, какой прудок?

Крохотные алчные глазки дю Колино дю Валя метали искры.

— Нет, сударь, но все же кое-какая коллекция у меня есть.

— Так, так.

— Специально для вас.

— О!..

— Это коллекция окон.

— Окон?

— Вот именно, окон, — повторил мушкетер, приблизившись к гному. Как видите, в этой комнате их три, но есть у меня еще полторы дюжины окон в Гаскони.

— Поговорим о Гаскони.

— Нет. Потому что я предлагаю вам выбрать немедленно. Я помогу прийти к решению.

И, схватив каминные щипцы и зажав в них Колино дю Валя, д'Артаньян высунулся вместе с ним в окошко и подержал его на весу, сделав это с такой легкостью, что Портос несомненно его б одобрил.

— Нет! — закричал будущий тесть. — Прекратите! Я человек пугливый.

— Оно и видно, дружок.

Д'Артаньян втянул крохотного старикашку обратно в комнату и опустил на пол.

— А я, представьте, — заявил он, — готов стерпеть тестя-стервеца с запахом прокисшего сидра — папашу той девки, на которую не польстится ни одна сводня. Да, представьте, готов. Но как могу я снести труса в собственной семье? Итак…

— Итак?

— На очереди второе окно.

Карлик вывернулся из рук мушкетера.

— Я чувствую, мы не понимаем друг друга. Вы меня напугали. Насчет дочки мы еще потолкуем. Мне хотелось бы взять шпаги. Я потребую их через нотариуса.

Едва он выскочил из комнаты, как появилась прекрасная Мадлен.

— Господин лейтенант.

— Да, дитя мое.

— Господину Пелиссону де Пелиссару плохо. Он ждет, чтоб вы его посетили.

Кандидат в тести всунул в приоткрытые двери свою истощенную алчностью физиономию.

— Еще одно. Я уже ухожу. Мы подумаем… Верните только мне ночную рубашку моей дочери.

— Ночную рубашку?

— Я ж вам объяснял, это памятка. Драгоценная вещица.

— Вот не Думал, сударь, что ночная рубашка может быть семейной реликвией. Я полагал, такое бывает скорее у ирокезцев или у неаполитанцев. Прочь!

И гнусавый карлик испарился, бормоча что-то о смертельном номере с нотариусом, о ночных рубашках и дневной страже.

— Чудное мое дитя, — осведомился д'Артаньян, — вы, кажется, сказали, что мой превосходный друг болен.

— Да, — ответствовало чудное дитя.

— Что же у него болит?

— Ноги.

И Мадлен исчезла, сделав грациозное движение талией, вся столь непохожая на предыдущего посетителя.

Д'Артаньян тотчас же постучался в двери апартаментов, которые занимал маршал де Пелиссар, ибо пора именовать его сообразно с полученным им новым титулом, хотя, впрочем, этому человеку, равному по способностям Леонардо да Винчи, готовому протянуть руку к солнцу и получить в наследство горы Оверни, любое предприятие было, казалось, по плечу.

Друг нашего мушкетера находился в постели.

— Дорогой д'Артаньян, ничто не может меня более утешить, чем посещение такого цветущего человека, как вы. Мне и в самом дело плохо.

— Мадлен мне уже сказала. Что с вашими ногами?

— Увы, ноги… Хотя я вывез их из Африки — страны, известной крепостью древесных пород и твердостью костей ее обитателей…

— И что же?

— Оказалось, что налетевший из Шотландии ураган уложил обоих на месте.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что капитан О'Нил трудный человек. Вы обратили внимание, какой он толстый?

— Кагс-то не очень…

— Значит, вы не поняли, что он состоит из одного только желудка. Сердце, мозг, внутренности и органы низшего порядка ужаты до минимума. Остается место для одного толькд желудка, который разросся наподобие мешка.

— Мой дорогой Пелиссон, я знал вас как инженера, астронома, математика, химика, но отнюдь не как физиолога.

— Я изучал почки и сердце, но только в молодости и мимоходом. Однако этого достаточно, чтобы поставить такой диагноз. Это существо вмещает в себя колоссальное количество жидкости, равное половине его тела, а может, и больше.

— Я б сказал, что он весит не более ста двадцати фунтов.

— Сто двадцать фунтов весу — это пустяки, но шестьдесят фунтов жидкости — это уже кое-что. В особенности если эти шестьдесят фунтов составляют семейное лекарство капитана О'Нила.

— Да, этим нельзя пренебречь.

— Вот именно.

Воцарилось исполненное восхищения молчание.

— Надеюсь, вы следите за моей мыслью, дорогой д'Артаньян, поскольку от физиологии я перехожу к упругости тел.

— Несомненно.

— С другой стороны — у этого самого О'Нила два огромных, похожих на губку уса.

— Отнеситесь к ним с должным уважением, друг мой, испанские пули не раз щекотали их, но ни разу не опалили.

— Да, да. Но я понял, в чем тут дело. Вы обратили внимание, каким образом он пьет?

— Ей-богу, нет.

— Ваш доблестный О'Нил погружает по очереди оба своих огромных уса в стакан, затем высасывает из них всю жидкость. Таким образом, не переводя дыхания, он поглощает колоссальное количество семейного эликсира.

— Мой дорогой, мой несравненный Пелиссон, ваши выводы изумительны, но как это связано с вашими Ногами?

— Вам не кажется, что я немного исследователь?

— В вас меня не удивляет ничто.

— Так вот, как исследователь, я прочитал уйму всяких рассказов о путешествиях и пришел к выводу, что наши африканские братья обладают удивительной склонностью к подражанию. Они даже превосходят порой предмет своего подражания.

— Мне кажется, я начинаю вас понимать.

— Таким образом Нога № 1 и Нога № 2, оба уроженцы Судана, без устали подражали капитану О'Нилу.

— И преуспели в этом?

— Очень даже преуспели. Лучше не скажешь. Знаменитый изобретатель исторг вздох.

— Так, значит, ваши Ноги…

— Боюсь, что теперь они будут отсыпаться не менее недели.

— Выходит, целую неделю без Ног?

— Да, на собственных, так сказать, окороках…

— Но это же вам не пристало.

— Сперва я хотел выписать другие Ноги, из Оверни или из Пруссии.

— Неплохая идея.

— Но я вовремя вспомнил, что овернцы очень своевольны, а пруссаки обожают дисциплину, в то время как мне хочется, знаете ли, время от времени порезвиться. Тогда я решил переключиться на работу над изобретением, это отнимет у меня ровно неделю.

— Вполне достаточно, чтоб встать на ноги.

— Вот именно.

— И это все?

— О, нет, я отнюдь не забыл про наш мирный договор, тем более, что король подарил мне этот пустячок…

И Пелиссон де Пелиссар потряс маршальским жезлом, лежащим на ночном столике бок о бок с бутылями шатошалонского сиропа и эльзасского ликера.