Александр Дюма - Адская Бездна

Читавший развернул вторую депешу и прочел:

При известии, что Наполеон будет проходить здесь 13-го вечером, из окрестных городов и селений стал бегом стекаться народ: все жаждут видеть его. У городских ворот для встречи его сооружают триумфальные арки, увитые зеленью. В его честь будет играть военный оркестр, и уже сегодня с утра толпа, собравшаяся послушать репетиции, словно бы тоже репетирует те рукоплескания, которыми намерена приветствовать французские музыкальные пьесы, что будут здесь исполняться. Все празднуют и торжествуют. Плошки немыслимо подорожали: весь город будет иллюминирован».

— Но и Вюрцбург, — заметил предводитель, — еще не назовешь сердцем Германии. Быть может, нам еще удастся расслышать его биение в Дрездене.

Чтец взял третье донесение:

Король и королева Саксонии готовятся к выезду навстречу императору Наполеону. Город последует примеру своего короля: толпа, разбухшая оттого, что в нее вольется все население округи на двадцать льё кругом, выйдет встречать великого человека. Здесь будет полчище князей и королей, мешанина мантий, сутолока венценосных голов. Что до простонародья, оно в ослеплении восторга, его переполняет энтузиазм. Наполеон оглохнет от приветственных воплей. В театре готовится постановка пьесы, соответствующей обстоятельствам, где его обожествляют. Король прочел ее в рукописи и пожаловал автора орденом. Все места в зрительном зале раскуплены заранее…»

— Довольно! — оборвал председательствующий. — Отвратим взоры от постыдного зрелища, оскорбительного для нашей страны. Вот как Германия раболепно приветствует своего господина! Она лижет стопы тому, кто своим каблуком наступил ей на лицо! Этот человек отправляется на войну так, как если бы уже возвращался с победой: он справляет триумф заранее, уверенный, что победит!

Помолчав, председательствующий добавил не без гордости:

— Но есть еще мы. Еще существует Союз Добродетели.

Он повернулся к другому из Семи:

— Расскажи нам, каково нынешнее состояние Тугендбунда.

— Увы! — отвечал тот. — Наши собратья во всех концах страны совсем пали духом. Всенародный восторг, сопровождающий каждый шаг завоевателя, кажется им доказательством того, что само Провидение избрало этого человека, подняв его из безвестности, дабы возвысить над всем миром. Их души цепенеют от суеверного страха. Многие присылают прошения о выходе из рядов нашего Союза. Почти все верят, что Бог на стороне Наполеона и сопротивление ему нечестиво…

— Это довершает общую картину, — произнес предводитель. — Итак, повсюду трусость, бессилие, готовность отступить. Нет никого, кто спас бы честь свободного человеческого духа, не склонив головы среди всеобщей прострации. Все пресмыкаются. При едином звуке шпор тирана, шествующего мимо, все эти гордые храбрецы леденеют от страха и валятся на брюхо, позволяя, чтобы он топтал их, и не смеют при этом даже издать стон. Ах! Неужели Германия действительно такова? Должны ли мы отречься от нашей независимости? Следует ли нам отказаться от борьбы и заявить: если вы хотите быть рабами, что ж, воля ваша! Неужели никто так и не восстанет — один за всех? Или в этом мире совсем не осталось мужчин?

Едва председательствующий успел закончить эту удручающую речь, как где-то над его креслом послышался слабый звон колокольчика.

— Что там за шум? — спросил один из Семи.

— Это наш хозяин, Самуил Гельб, — сказал председательствующий. — Он просит позволения войти.

— Пусть войдет, — послышались голоса. — Может быть, он принесет нам какое-нибудь утешительное известие.

Предводитель позвонил в колокольчик.

— Я говорил, что мы нуждаемся в мужественном человеке, — сказал он. — Кто знает, возможно, Господь внял моему желанию? Самуил Гельб — истинный боец, твердый и волевой. Он мог бы стать тем защитником, который нужен родине и свободе.

Минуту спустя Самуил вошел в тайную залу, где заседал совет Тугендбунда.

Он отвесил глубокий поклон и застыл в ожидании вопросов предводителя.

— Самуил Гельб, у вас есть для нас какие-либо сообщения? — спросил тот.

— Есть, — отвечал Самуил.

— Говорите. Что вам известно? Что вы можете сделать?

— Что мне известно? — повторил Самуил. — Я знаю, что император Наполеон только что вступил в пределы Германии и сейчас, когда мы с вами совещаемся, он находится в нескольких милях отсюда. Я знаю, что с ним вместе движется армия в четыреста двадцать тысяч человек, шесть понтонных парков, одиннадцать тысяч подвод со съестными припасами, тысяча триста семьдесят два орудия, не считая шестидесяти тысяч австрийцев, пруссаков и испанцев. Мне известно, что император Александр со своей стороны смог вооружить триста тысяч человек, разделив их на три армии: Восточную под началом Барклая, Западную под командованием Багратиона и резервную во главе с Тормасовым. Еще два корпуса и обширный укрепленный лагерь намечено создать в тылах этих трех армий. Наконец, я знаю, что никогда еще мир не видел более потрясающего столкновения народов и государств. И вы спрашиваете, что я могу? Могу в одно мгновение покончить с этим чудовищным противоборством, заставив его исчезнуть так же бесследно, как лопается мыльный пузырь, если в него ткнуть пальцем.

— Неужели? — произнес предводитель. — И каким же образом? Объяснитесь.

Удивленный, недоверчивый ропот пробежал среди этих бесстрастных и высокомерных людей.

— Ах, мои слова смутили вас? — заметил Самуил. — Вам трудно вообразить, что скромный посвященный второй ступени способен сотворить такое чудо? А если я все же сделаю это, вы поверите, что я кое-чего стою? Смог бы я тем самым заслужить, чтобы вы меня возвысили до первой ступени в нашем Союзе?

— Сделай то, что ты обещаешь, — отвечал предводитель, — и тогда проси всего, чего хочешь.

— И вы не забудете своего слова?

— Я в том клянусь. Но объясни нам, что ты задумал? Какими средствами ты рассчитываешь воспользоваться? Думаешь последовать примеру Брута? Ты нашел кинжал, оброненный Фридрихом Штапсом у подножия его окровавленного эшафота?

— Зачем? Чтобы, подобно ему, потерпеть неудачу, не так ли? Да еще дать тирану новый повод прослыть в народе избранником Провидения? Нет, господа. Нет, я не стану протискиваться сквозь толпу к сердцу Наполеона, чтобы его охрана при любом исходе предприятия изрубила меня на куски или чтобы этот добрый немецкий народ, который я хочу освободить, в благодарность за мое рвение прикончил меня на месте. Наполеон умрет, я же буду жить. Я нанесу ему удар прямо отсюда, не покидая этой горы, в недрах которой мы находимся. Я поражу его издалека и сверху, словно Юпитер.