Эдмундо Конде - Яд для Наполеона

— Один мальчишка из обслуги вытолкнул ее в окно, и она разбилась насмерть о мостовую.

Жюльен решил пройти по улице чуть дальше, как вдруг его внимание привлекли какие-то странные звуки. Их издавала худая женщина с растрепанными волосами, которая находилась на самом верху кирпичной стены и демонстрировала прохожим свое нижнее белье. С более близкого расстояния Жюльен различил, что все лицо у бедолаги покрыто мелкими ссадинами, корками запекшейся крови. А один глаз закрывало бельмо.

— Да нет же! Отстань! — из последних сил отбивалась женщина.

Снизу ей грозил кулаком проходимец с физиономией альфонса. Хотя стенка была приличной высоты, забраться на нее не представляло особой сложности. Однако этот тип не утруждал себя такими подвигами и безуспешно пытался ухватить женщину за ногу и сдернуть на землю.

— Мими! Слезай! Кому говорят, спускайся немедленно! Если не слезешь, пеняй на себя — будет гораздо хуже. Никто, слышишь, никто не спасет тебя от славной взбучки!

Жюльен, заложив руки за спину, подошел ближе, и черты его лица непроизвольно смягчились.

— Мсье, предлагаю вам отказаться от своих намерений, — обратился он к субъекту, который даже не заметил его приближения. — Начиная с этого момента, у мадмуазель найдется защитник.

И бросил к ногам сутенера несколько монет, которые тот поспешно подобрал.

— Этого недостаточно! С вас причитается гораздо больше! Эта кошелка обязана мне жизнью, но еще не отработала сполна!

Выражение лица Жюльена обрело прежнюю суровость. Он вплотную придвинулся к вымогателю, который тут же заверещал:

— Мсье, поверьте, она вам не понравится. Эта сучка уже старая и больная и ничего не может делать как следует!

Жюльен, проведя сверху вниз указательным пальцем по ребрам наглеца, доверительным тоном сообщил:

— Слушай меня. Убирайся подобру-поздорову, и поскорее. Или ты пойдешь жаловаться на меня в полицию?

Не то чтобы Жюльен хотел его напугать. Он просто пытался взять себя в руки, чтобы не дать выплеснуться своим презрению и злобе.

Нахлобучив поглубже головной убор, мерзкий субъект, провожаемый тяжелым взглядом Жюльена, поспешил последовать куда ему было указано.

— Мими, теперь можешь смело слезать! Его уже нет. И думаю, впредь он тебе докучать не будет.

— Кто вы такой? Как ваше имя? Я… я вас знаю? — Хотя сутенера уже и след простыл, Мими все еще колебалась.

— Конечно знаешь! Мальчишкой ты учила меня играть в покер. Мы тогда жили в доме мадам Бастид. Помнишь Пьера, Мими? Что с ним? Известно ли тебе что-нибудь об Аннетте, Камилле? Как мой гнедой жеребец?

Мими, стыдливо подобрав нижние юбки, устремила на Жюльена зрячий глаз, и с уст ее сорвался протяжный, жалобный стон. Затем, повернувшись к нему спиной, она начала спускаться со стены. Жюльену показалось, что она шепчет молитву, но в действительности то были слова: «Милый мальчик, да благословит тебя Господь. Где же ты пропадал так долго?..» Когда до земли оставалось совсем немного, Мими изменили силы, и она без чувств упала прямо на руки Жюльену.

Он остановил первый же проезжавший мимо фиакр и привез Мими домой. Она никак не могла поверить, что вся эта роскошь принадлежит ее «маленькому безымянному другу». Жюльен пригласил к Мими хорошего доктора, и тот занялся исцелением недугов бедной женщины с вниманием, какого не всегда удостаиваются и именитые пациенты. Жюльен требовал от всех беспрекословно и точно исполнять любую прихоть Мими, но их у нее почти и не было, за исключением одной — она приходила в безумный восторг от каждого из многочисленных нарядов Сары. Жюльен любил проводить время с Мими, и иногда задремывал под ее рассказы о давно минувших, незапамятных временах.

Мими поведала Жюльену все, что знала об Аннетте, Камилле и кучере Пьере, хотя знала она не очень много: каждый из них, когда полиция закрыла бордель, пошел своим путем, и вместе судьба их больше не сводила. После трагедии, по словам Мими, Аннетте и Камилле как-то удалось устроиться в хорошие дома. Старина Пьер вернулся к брату в деревню. А несколько лет назад одна из барышень — помните Агату? — рассказала, что он умер от старости.

— Умер… — прошептал Жюльен.

— Мы все тебя любили, — сказала Мими, нежно проведя кончиками пальцев по лбу и щеке Жюльена. — Ты рос у нас на глазах. И когда случилось то, что случилось, и ты пустился в бега, мы молили Бога, чтобы тебя не поймали. В дом нагрянула полиция, они перевернули все вверх дном в будуаре и… закрыли дело. А мы… ни кто из нас так больше ничего и не услышал о тебе.

— Мими, дорогая! Отныне ты будешь всегда жить у меня, — сменил тему Жюльен.

И Мими, неутешная Мими-Печальница почувствовала, как от наворачивающихся слез у нее зачесались глаза.

Как и планировалось, за несколько дней до намеченной даты на условленный адрес и на имя подставного получателя пришла посылка. Жюльен с Сарой немедленно выехали в Вернон — небольшой городок, расположенный в восьмидесяти километрах на запад от Парижа. Жюльен ни под каким предлогом не хотел даже ненадолго оставлять ее одну, но в этот раз Сара сама вызвалась ехать с ним. Отъезд сопровождался принятием сложных мер безопасности, призванных сбить со следа увязавшихся за ними шпионов.

Они намеревались вернуться в столицу в тот же день к ночи, но на полпути, а точнее — приблизительно в тридцати километрах от Вернона у экипажа сломалась задняя ось. И хотя кучер сделал все от него зависящее, чтобы побыстрее устранить поломку, им пришлось остановиться на ночевку. Постоялый двор, где это произошло, назывался более чем странно — «Разочарование».

Доска с необычным названием висела на двух старых цепях, которые поскрипывали и постанывали при каждом дуновении ветра. Но ничто другое не нарушало покоя в этом тихом пристанище, где, казалось, даже время замедляло свой бег. Внизу, в помещении, потолок которого покоился аж на двух поперечных балках, стояла дюжина квадратных столов. За столами сидели жители близлежащей деревни, пришедшие пропустить в кругу друзей стаканчик вина. В глубине виднелась лестница на верхний этаж. В воздухе пряно пахло табаком, царила атмосфера чинного и благопристойного сельского досуга. Сидевшие у стойки завсегдатаи вели неторопливую беседу. Древний дед, опершись подбородком на рукоять сучковатой палки, мирно дремал над недопитой кружкой, а его сосед помоложе что-то тщетно ему доказывал, и было очевидно, что он тоже вскоре где-нибудь прикорнет.

Появление в общем зале постоялого двора «Разочарование» пары незнакомцев лишь на миг нарушило привычное течение вечера. Глаза присутствующих обратились на них. Войдя, Жюльен быстрым взглядом обвел помещение, а Сара накинула на голову капюшон. За стойкой о чем-то с жаром толковали два разгоряченных гарсона. Обоим было лет по тридцать или около того, и оба были сухощавы как индийские йоги. Один, ростом пониже, с зачесанными назад напомаженными волосами и серьгой в левом ухе; второй — повыше, с бородкой и лихими усами, ни дать ни взять — королевский мушкетер. На стене, аккурат над ними, на доске в форме геральдического щита, обтянутой красным бархатом, поблескивали клинками Две шпаги. Вдруг тот, что смахивал на мушкетера, схватил полотенце, перекинутое у него через плечо, и утер им — в самом прямом смысле — другого, с серьгой.