Нина Соротокина - Закон парности

А с Анной Фросс у автора произошла удивительная встреча. Уже подведя девицу, вернее, притащив за руку к ее литературному концу, я наткнулась вдруг в мемуарах сотрудника французского посольства кавалера Месселера [26] Желающие могут ознакомиться с мемуарами Месселера. Они опубликованы в «Русском архиве». на описание некой молодой особы, судьба которой была тесно связана с русским двором. Месселер великолепный, не будем говорить — враль, но выдумщик, причем выдумщик настойчивый, он прямо покрикивает на читателя, заставляя ему верить. Он уверенно чернит и Фермора, и Апраксина, и Конференцию, он запанибрата с государыней Елизаветой, все это невозможно читать без улыбки, но свидание его в Швейцарии с молодой очаровательной и странной девицей описано очень убедительно. Почему они встретились и как завязался разговор, случайно или по чьей-либо просьбе либо поручению, Месселер умалчивает. Но даже если эта встреча была нечаянной, видно, сильное впечатление произвела она на француза, если он посвятил ей целую страницу.

Девица жила в небольшом городке со стариком, жила очень уединенно, поэтому весьма обрадовалась возможности поговорить о жизни русского двора. Судя по вопросам, ей заданным, она хорошо знала жизнь самых верхних особ государства, но при этом у Месселера осталось впечатление, что говорит она куда меньше, чем знает, тайна так и порхала вокруг ее очаровательного личика. В старике без труда можно было угадать Мюллера. Сомнение вызывает только то, что девица была определенно бедна. Эта бедность была далека от нищенства, но и крепкого достатка в доме не было. Другой факт, из-за которого приходится сомневаться в тождественности двух особ, — описанная Месселером девица была смертельно напугана. «Видно, попала она в России в жестокую передрягу», — замечает француз. Анна Фросс только и делала, что попадала в передряги, но не боялась при этом ни суда, ни Тайной канцелярии, ни собственной совести. Поэтому другое предположение более соответствует истине: Анна благополучно добралась до Швейцарии, а оттуда попала в Америку, где влилась в огромное разноязыкое племя, растворилась в общем генетическом тигле, из которого выходят люди, не ведающие страха.

Как уже говорилось, под образом пастора Тесина скрывается другой человек, прочее же все правда. Пастор дожил до 90 лет, имел приход в Побетене. Записки свои он опубликовал в 1804 году в Кенигсберге. Все, касаемое Мелитрисы, по понятным причинам не вошло в его мемуары, это была не его тайна.

Ну вот мы и подобрались к главным героям. Проследив сложный путь моих гардемаринов, сопереживая их дружбе, любви, страданиям, удачам, потерям и приобретениям, иной читатель скажет — все это буря в стакане воды. Стоило ли рисковать жизнью ради Бестужева, если сам канцлер потерпел полное поражение и попал в темницу, разумно ли хранить верность великой княгине Екатерине, если она не могла оценить ее, и как смысл в пролитой на войне крови, если все завоевания России пошли прахом? И каков итог? Итог всегда один, он как подарок — возможность жить дальше. Не так ли мы сами, путаясь в суете, как в паутине, тоскуем и страждем по поводу событий, кои нам кажутся весьма значительными, а начнешь вспоминать да сам себе их пересказывать — и умолкнешь на полуслове: а стоило ли так превозмогаться, если на поверку выходит, что все как бы зазря? Такой человеческий опыт. Иногда кажется, и сама жизнь зазря, и каков в ней вообще смысл — в жизни? Этим вопросом мучились до Гамлета и после Гамлета, но каждый находит ответ в одиночку. Смысл жизни в том, чтобы жить (уже не помню, кто сказал это первым).

Рассказывать о том, что сталось дальше с моими героями, я не могу, не хочу прибегать к скороговорке.

Сведения о них собирались по крохе, описание этих событий — еще один роман. В Историческом музее на Красной площади в архиве есть удивительные документы: «письма неизвестно кого к неизвестно кому». В этих письмах я наткнулась однажды на почтенного старца князя Никиту Григорьевича Оленева, проживающего с семейством в своем родовом имении Холм-Агеево под Петербургом. Письмо датировалось 1812 годом. Встреча эта чрезвычайно меня обрадовала и смутила, по моим подсчетам, почтенному старцу стукнуло 87 лет. Я не могу представить Никиту Оленева в этом возрасте, потому что мои гардемарины вечно молоды и таковыми пребудут всегда.

Слова об одиночестве автора, взятые в эпиграф, отнюдь не кокетство. Двадцать лет Корсак, Белов и Оленев незримо присутствовали в моем кабинете и зримо в снах, но, подобно детям, они не принадлежат родителям, они уходят в жизнь. Повторяю еще раз с прощальной улыбкой: счастья вам, мои гардемарины!

Апрель 1994 г.

Зунд — немецкое название пролива Эресунн.

Ретирада — отступление.

Сытуха — толстая женщина.

Напомним читателю, что это июнь 1758 года, в Европе идет война, прозванная впоследствии Семилетней. На одной стороне воюют Россия, Австрия, Франция и Швеция, на другой — Пруссия и Англия.

Брашно — еда.

Мундиры, одежда и прочий приклад.

Жерило — горло.

Адриан Дубровский, поэма «На ослепление страстями», 1757 г.

Разве что в Великую Отечественную.

Господи, я во власти твоей. — Лютеранский пастор, выведенный здесь под именем Тесина, — реальное лицо. Ой служил у Фермора и оставил миру свои мемуары. В них он написал, что сражение при Цорндорфе — это самое страшное из всего, что он видел в жизни, а вышеупомянутый гимн преследовал его до смертного часа, возбуждая в душе глубокую горесть.

Не моему времени и не моему поколению насмешничать над масонами, тем более русскими. «Что есть свободный каменщик?» — вопрос из катехизиса. И ответ: «Он есть свободный человек, умеющий покорять волю свою законам разума». Масонство в России как реальная сила (их было немного, 30–50 человек) заявило о себе во второй половине XVIII века, а уже в 1792 году главный из них, талантливейший просветитель, был осужден императрицей за «колобродство, нелепые умствования и раскол». Сам митрополит Платон заступился за Новикова письмом к Екатерине, «…молю всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков». В XVIII веке понятия Разум и Бог не были взаимоисключающими, они никак не противоречили друг другу. Позднее писали, что Новиков попал под суд по проискам иезуитов. Может быть, но вероятно другое. Екатерина боялась влияния масонов на наследника Павла Петровича, и самого наследника боялась. Обычная борьба за трон, как все знакомо… Новиков был заключен в Шлиссельбургскую крепость в ту самую камеру, где сидел и был убит несчастный принц Иван Антонович. Автор не претендует на широкое знание предмета (масонства), но, отдавая дань времени, не может оставить без внимания столь сильное политическое и нравственное движение в обществе. Сколько их было в XVIII веке, чисто внешних игр в ритуал и таинственность! За символами и «иероглифами нравственности» они прятали истинно христианское учение. В то время как современные мне теологи, алхимики, маги, шаманы и суперколдуны в главной своей ипостаси — суета, пустота и морок.