Дарья Плещеева - Булатный перстень

— А я тебе говорю — она разбухнуть от сырости не успела, а просто осела, за столько-то лет! — объяснял он кому-то, скрытому до поры за полупритворенной дверью. — Эта чертова дверь старее моей бабушки. Пока в нее не поколотишь ногами и не раскачаешь — не послушается.

Внизу появилась некрасивая, но живая и выразительная физиономия Ефимки Усова.

— Ты придумай подпорки какие-нибудь, — сказал он. — Видишь же, заваливается эта дура. Лучше всего подошли бы кирпичи.

— Где ж я тебе тут возьму кирпичи?

— А ты Богу помолись, он и пошлет, как послал мне саблю с кинжалом. Тоже ведь не чаял, что вернутся. И быть там они уж никак не могли.

— Ты молился, что ли?

— А как же! Только я об ином молился — чтобы старый хрен не увидел меня и не завопил «караул!». Мне только полиции, сам понимаешь, недоставало. Мальчишки рассказали, у кого из обывателей лодку ночью отняли, и дом показали. Я лодку с веслами поставил, привязал и говорю им: ребятки, бегите, обрадуйте деда, нашлась пропажа.

— То есть по твоей молитве деда на берегу не оказалось?

— Ну да. А когда я к кустам пошел нужду справить, тут мне моя сабелька с кинжалом из крапивы и блеснули. Думаешь, не по молитве? А как вышло, что их раньше никто не заметил? Ведь сколько пролежали?

— Раньше никого там нужда не прихватывала.

— Нет, ты скажи, что это, коли не Божий промысел? Сперва сабля с кинжалом к тебе от воров попали, потом ты их сдуру под забор забросил, а я нашел. Что ж это иное, а?

— Господи, пошли нам, грешным, кирпичей! — чтобы отвязаться, воззвал красавец. — Вот пусть стоят под навесом сухонькие! Для доброго дела надобны, Господи!

Он пошел к навесу. Александра обжала на боках юбки — ей вовсе не хотелось, чтобы этот чудак заметил ее и узнал. Объяснить, что она тут делает, было бы невозможно.

— А вон там, за дровами, что? — подал голос Усов.

— Кирпичи?!

— Тащи сюда!

— Отчего ж ты не помолился, чтобы нашлись твои булатные хлебцы? — спрашивал красавец, вместе с Усовым подмащивая кирпичи под большую и непослушную тачку.

— Да молился… Я так думаю — когда я заметил пропажу и стал молиться, мои хлебцы уже в чьей-то кузне под молотом на наковальне лежали. Как ты их вернешь, когда из них, поди, уже подковы сковали? Тут и сам Господь ничего не поделает. Обидно — сил нет…

Красавец похлопал Ефимку по плечу.

— А знаешь, я уж три недели не пью! — похвалился он.

— Ты зарубки ставишь, что ли? — полюбопытствовал Ефимка. — А на чем?

— То-то и беда, что не на чем. В голове держу. Каждый денек. Ну-ка, колыхни эту рухлядь…

Тачка, подпертая кирпичами, стояла крепко.

— Можно нагружать, — решил Ефимка.

— Ты скажи Михайлову — Ерофеев-де за ум взялся, — неожиданно жалобно попросил красавец. — Что тебе стоит? Скажи — сколько сидел в Кронштадте, даже капли в рот не взял. А мог! И проверить бы никто не сумел!

— Нешто он меня послушает… Он самого себя слушать привык. У нас мастер такой есть, золотую насечку на пистолеты наводит, Степаныч. Вот у него та же придурь — коли кого сразу признал хорошим человеком, до последнего держится. А коли на ком поставил крест — черта с два разжалобишь. Сам решает, советов не слушает.

— А ты замолви…

Больше Александра ничего не могла разобрать — они спустились в подвал.

Минуты две спустя началась странная возня — Ефимка то выскакивал на лестницу, то заскакивал обратно, что-то тянул, что-то пихал. Было похоже, будто из подвала хотят вывести слона средних размеров, и этот слон упорно сопротивляется. Наконец Александра поняла, что означает суета: кое-как выбрался красавец с очень громоздким грузом на плече, замотанным в рогожу. Протащить такое в низкую дверь — на то требовался особый талант.

Вдвоем Ефимка и красавец уложили груз на тачку, красавец взялся за ручки, Ефимка вытащил несколько кирпичей.

— Ну, пойдем, благословясь, — сказал он. — Ты не спеши, чтоб не опрокинуть. Крестненький подождет.

— Ведь через весь Кронштадт эту дуру гнать… не развалилась бы… Разве не дурацкая затея?

— А как иначе-то? Знаешь способ? Так скажи!

С некоторым трудом красавец спихнул тачку с места и покатил по грязи. Ефимка шел рядом и придерживал ее.

— Кажись, управимся, — произнес он не очень уверенно. — Главное — народу бы поменьше навстречу попалось.

— Дождь всех разогнал.

Александра озадаченно глядела им вслед. Надо было бы окликнуть — а что сказать? Просто спросить о Новикове — не встречался ли, не условлено ли с ним о встрече? Или прямо о Михайлове? Она редко смущалась, но тут ощутила неловкость. Новиков добр и прост, не станет ломать голову над тайным смыслом просьбы. А эти, поди, заподозрят любовную интригу.

Но им хорошо, они шлепают по грязи, а потом просто вымоют ноги и обувку, вот — Усов и вовсе без чулок. А как быть, когда на тебе преогромные длинные юбки и очаровательные белые чулочки?

Совсем близко ударили судовые колокола. Опять били склянки — два удара. Что означали два удара вечером, Александра не знала.

Она понимала, что времени на глупости больше нет, что пора бежать на пристань и искать петербургского лодочника, ждущего обратных седоков. В конце концов, если отложить отъезд на пару дней и найти Новикова, то можно все объяснить ему на словах — и пусть пишет письмо лучшему другу. Александра даже придумала, как удобнее к нему явиться, — самолично привезти к Поликсене с Маврушей Павлу. Убедиться, что она там хорошо устроена, и, как бы между делом, обратиться с небольшой просьбой — мол, будете, сударь, писать флотским товарищам, так черкните пару строчек Михайлову, даже два слова про сожаление о нескладном расставании. И пожелание удачи с победой, разумеется!

Так-то так, и придумано прекрасно, и все же что-то смущает душу. Неправильно — отделаться от человека, который рисковал жизнью ради твоего жениха, двумя строчками в новиковском письме. И недостойно. Не будет счастья в Спиридонове, если засядет в душе этакая заноза…

Очень старательно Александра высматривала сухие островки и выбралась-таки из грязных переулков. Теперь перед ней была прямая улица, и она эту улицу узнала — ежели велеть лодочнику везти не к Итальянскому пруду, возле которого вся светская жизнь Кронштадта, а к Петербургской пристани, то как раз этой улицей следует идти к Обводному каналу и хитроумно устроенному доку, а потом вдоль канала — к Летнему саду, где тоже в хорошую погоду бывает гулянье.

Сейчас улица была пуста — по случаю войны никто не ездил в Кронштадт развлекаться, местных жителей дождь разогнал по домам, флотские офицеры были или на своих судах, или в гаванях — там тоже забот хватало. Два человека шли по этой улице, порядком отдалившись от Александры, — Усов и красавец с тачкой. На сей раз голову его прикрывала откуда-то взявшаяся матросская шапочка.