Дарья Плещеева - Булатный перстень

Но отчаянный гардемарин в чине «за мичмана» ухитрился выскочить из дома раньше старших по званию, да еще и стоял посреди улицы с пистолетом в руке. Откуда взялся пистолет — признаваться не желал, а только просил, чтобы ему как следует надели на плечи епанчу.

— Ладно, будь по-твоему, — сказал Михайлов. — Новиков, не спорь. Нам нужен человек, который будет стеречь на Адмиралтейской. Я буду в лодке, ты с Усовым — на Мещанской, а на Адмиралтейской кто Майкова при нужде перехватит?

— Я должен буду задержать его? — взволнованно спросил Родька. — Могу ли я в него стрелять?

— В самом крайнем случае, — позволил Михайлов, уверенный, что сумеет прежде побеседовать с Майковым и обойдется без стрельбы.

Новиков с некоторым трудом спустил Михайлова с Родькой в лодку. Довольно скоро добрались до условленного места, деревянного спуска к воде, и Новиков, взяв с собой парнишку-гребца, пошел на поиски Усова.

Ефимка Усов устал неимоверно, однако усталость была ему в радость — он знал, что занят важным делом, но пребывал в странном состоянии — уже на грани сна и яви. Хорошо, что Новиков знал, где его искать. Оставив наблюдать парнишку, Новиков повел Ефимку к лодке, и там Усов на радостях, что встретился с крестным, несколько очухался.

Он доложил, что люди, поставленные Майковым, исправно сменяют друг дружку, но тот, за кем они охотятся, еще не появлялся.

— А что, братцы? Коли мы все тут — не посмотреть ли, что хранится в квартире господина Нерецкого? — предложил Михайлов. — Нас трое, вот еще дядя Ефрем четвертый…

Ефремом звали пожилого лодочника, крепкого мужика, ростом лишь чуть пониже Новикова. Он остался с Михайловым в лодке, а Новиков с Усовым стояли у сырого деревянного барьера набережной.

— Через мой труп, — сказал Новиков. — Мало ли что — а ты еле ковыляешь.

— У меня трость!

— Много от нее будет толку, коли ты грохнешься и последнюю целую ногу поломаешь!

— Чертов топорик!

— В ножки поклонись Стеллинскому, что первый догадался тебе ногу разрезать, да немцу, что язву вычистил, да Киру Федоровичу! Вообще мог без ноги остаться! — прикрикнул на товарища Новиков. — И пришлось бы тебе спешно венчаться на какой-нибудь шустрой вдовушке, чтобы ходила за тобой, одноногим! Вроде моей Настасьи, — продолжал простодушный друг. — Может, и на личико-то ничего, моя тоже смолоду была смазлива, а в душе — преисподняя!

Нужно было как-то своротить Новикова с этой неприятной темы.

— А что, крестничек, ты женат? — обратился Михайлов.

— Не до женитьбы, крестненький. Когда в голове булат, по сторонам на девок не глядишь.

— А то присмотрел бы себе кого тут, в столице, — посоветовал Новиков.

— Это плохой совет, — вмешался Михайлов. — То есть жить тут — можно, покровителя искать — можно, а жениться — не вздумай! Это я тебе как крестный запрещаю. На кой тебе столичная девка? Они не жены, а так… побаловаться…

— Ничего в них хорошего нет, — согласился Усов. — То ли дело — наши тульские девки! Выйдет такая на гулянье — щечки нарумянены, зубки вычернены, любо-дорого поглядеть!

— У вас девки зубы чернят? — удивился Новиков. — Я думал, одни старые купчихи этак дурачатся.

Усов уставился на него в недоумении.

— А что хорошего в белых зубах? — спросил он. — Сразу видать, что девка из бедного житья. Про приданое можно и не спрашивать.

Михайлов расхохотался и хлопнул его по плечу.

— Знаешь ли, Володька, может, от чернозубой тулячки больше проку, чем от наших щеголих с накладными челюстями слоновой кости? Может, со своими чернеными зубами она будет самой верной в мире женой?

— Борони вас обоих Господь от самой верной в мире жены! — воскликнул Новиков. — Она, братцы, мне досталась, и от ее верности спасу не было! Ей-богу, уж лучше бы любовника завела и им занималась.

— Отчего так? — изумились Усов с Михайловым.

— Летом она во дворе своих богомолок привечала, часами с ними лясы точила, мне и не слышно. А зимой-то все эти особы в дом тащатся. Для того ли я его покупал, чтобы самому в нем прятаться от шума, словно мышь под веник? А как подумаю — так все более хочется обратно, в море… Велика ли цена дому, в котором нет деток? Хотя теперь-то… эх, как все нескладно…

— А мне, думаешь, намного веселее? — спросил Михайлов. — Пять дочек — на приданое скоро разорюсь. Детки! А часто ли я их вижу? Дай бог здоровья теще, без нее бы пропал…

— Так ты-то свободен, ты волен хоть сейчас жениться… — с понятной завистью ответил Новиков.

— Да не хочу я жениться! На тебя погляжу — и сразу всякая охота пропадает! — не очень убедительно возразил Михайлов. — Хватит с меня одной женитьбы. Я, считай, с морем повенчался, как венецианский дож.

— И собрались мы тут — трое убогих, — сделал вывод Новиков. — Ефим, оставшись в столице, вовек не женится, ему чернозубая нужна. Я от жены в Африку чуть не убежал, слава богу — сегодня выгнал. Тебя, Алешка, под венец и на буксирном канате не затащишь.

— Ты выгнал Настасью? — изумился Михайлов.

— Со всеми узлами и коробьями. Злыдню бессердечную в доме терпеть не намерен… Поди, у меня там уже и дитя народилось…

— Ты в своем уме?

— В своем, в своем, чистую правду говорю, вот те крест. Брюхатая баба к нам забрела — да рожать собралась. Баба эта… — произнес Новиков и осекся, когда во второй раз прозвучало заполошное «караул!».

Минуты полторы спустя до слуха долетел топот множества ног. Какие-то люди бежали — похоже, к Мойке.

— Дядя Ефрем, посвети-ка, — попросил Новиков, и на воду легла дрожащая полоса фонарного света. — Где это они гоняются?

— Да и к нам кто-то скачет…

Это оказался молоденький гребец.

— Дядька Ефрем, там что-то стряслось, кого-то бьют!

— Ну вот, стоило на пять минут отойти! — возмутился Усов. — Я побегу, взгляну!

— Погоди! Дядя Ефрем, отгреби-ка к фарватеру… а то, вишь, шлюпка мешает…

Мойка в том месте была сажен двадцати в ширину, двух мощных гребков хватило, чтобы лодка оказалась в месте, откуда просматривался берег.

Михайлов поднял фонарь повыше. Зрение у него было отменное, да и слух не хуже. Довольно близко, в полусотне шагов, на воде началась возня — двое, спустившись в суденышко, пытались отчалить; наконец им это удалось, но грести они не стали, лодочка сама пошла по течению, ее потащило под мост…

— Что за притча? — прошептал Новиков. — Весел у них, что ли, нет?

И тут к большой шестивесельной шлюпке подбежали люди, поочередно прыгнули в шлюпку, один сел к рулю, шлюпка начала маневр — ей нужно было оказаться на просторе, чтобы набрать скорость.

— Глянь, Ефимка, да это ведь погоня, — сказал Новиков.

— Вижу…

Михайлов тоже сообразил, что творится на воде. Дядя Ефрем подогнал шлюпку к спуску.