Дарья Плещеева - Булатный перстень

— Коли Нерецкий там, то надобно туда пробраться, — решил Ероха. — Может, догадаемся, где его запрятали…

— Как же! — разглядывая прекрасный дворец, возразил Усов. — Там закоулков столько — турецкую армию спрятать можно. Ты погляди, какая громадина.

— Так нам не громадина, нам люди нужны. Может, кто проболтается.

— Ты думаешь, они тут ночью торчали и видели шлюпку? — удивился Ефимка. — Нет, тут что-то иное надобно выдумать…

— Вот что. Ты тут останешься, залезешь вон туда, — Ероха указал на холм с беседкой. — Оттуда будешь наблюдение вести. А я единым духом — назад…

— Куда — назад, зачем — назад? Ты ж и не знаешь, куда!

— Ты растолкуешь. Сейчас я тебя высажу…

— Сам высаживайся! Сам и по шее получай!

— Да пойми ты, дуралей, ты на веслах — как… как баба на сносях! — совсем просто объяснил Ероха. — Гребешь кое-как, не в полный мах, криво и косо. Ты и до Васильевского два часа добираться будешь, до Гавани — к обеду приползешь. А я — живым духом!

— Ты умаялся, пока сюда греб.

— Не хочешь оставаться?

— Да что проку! Они тут все друг дружку знают, сразу чужого углядят.

— Не углядят. Сейчас я покажу тебе, как это делается.

Незримая планида в небесах хихикнула, соглашаясь.

Экипаж каждой из трех больших плоскодонок состоял из дюжины гребцов, рулевого, еще какого-то человека, вероятно, руководившего командой. Лодки подходили к причалу, и туда же десятник, а может, старший садовник гнал босоногих мужиков по колено в черноземе.

Ероха скинул кафтанишко, разулся, а чулок на нем и не было, нахлобучив шапку, тоже намокшую в Мойке, он бросил весла и перебрался на нос.

— Подгребай к корме, — велел он Усову. — Убедишься, что на остров попасть очень даже просто.

— Не валяй дурака, христом-богом прошу.

Но Ерохе страсть как хотелось доказать свою удаль. Он не мог забыть, как маленький драчливый Усов сбил его, здорового детину, с ног, и душа жаждала хоть какого реванша.

Он составил диспозицию: незаметно перескочив на плоскодонку, подождать, пока спустят сходни и придут мужики за кустами; взяв на плечи груз, пристроиться к их колонне и дойти по острову до такого места, откуда можно украдкой забраться в беседку. Затем вернуться на плоскодонку, словно бы за новым грузом, и поменяться с Ефимкой, который непременно поймет, как это все просто делается.

Может, так бы и вышло, но Ерохина планида снова вмешалась.

Из двух породистых коров, что привезли на Елагин, чтобы устроить там увеселительную мызу (эту моду завела недавно французская королева, у которой возле Малого Трианона была целая пейзанская деревушка с чисто умытыми и благообразными поселянами, чисто вымытыми и благонравными коровами, которых ее величество собственноручно доила), одна была ангельски кротка, совершенно безразлична ко всему, но вторую водное путешествие взволновало. Когда ее свели на сушу, она взбрыкнула и начала скакать, целясь рогами в тех самых людей, кто о ней в плавании заботились.

Ероха как раз оказался в процессии босоногих мужиков, переносивших на берег растения. Он взвалил куст в мешковине на плечо и шел, придерживая его рукой. Никто не опознал в нем чужака, и несложный замысел должен был увенчаться успехом. Усов, отплыв, наблюдал за процессией, и нужно было, чтобы он поверил в успех затеи.

Но проклятая корова сбила с ног женщину, что направлялась к плоскодонке с большой корзиной и не успела отбежать с коровьего пути. Как на грех, Ероха оказался поблизости.

Он не был рыцарем без страха и упрека, словно французский Баярд, но сидело в нем нечто, неподвластное даже зловредной планиде. Окажись под рукой палка, — Ероха прогнал бы корову палкой. Но у него был лишь куст на плече, довольно большой куст, вместе с земляным комом при корнях, чуть ли не в пуд. Вот этим кустом он и треснул, подбежав, корову по дурной башке, прогнав прочь ошалевшую скотину.

— Сука! — услышал он. — Очумел?!. Барское добро погубить хочешь?!.

Дальше началось то самое, что приготовила планида. За Ерохой погнались с намерением поколотить его палками и вышибить зубы.

Ероха полагал, будто сможет пройтись босиком, подражая мужику, без затруднений. Но, увы, его ноги привыкли к башмакам, и всякий камушек им досаждал. Идти по сходням и утрамбованной земле у причала было еще можно, а когда Ероха помчался, не разбирая дороги, тогда-то и понял, почем фунт лиха.

Именно по этой причине он не шмыгнул в заросли отцветшей сирени, а предпочел усыпанную песком гладкую тропинку, что вела от боскета к боскету и вывела на берег узкого канала, а потом Ероха и сам не понял, куда попал. Дом, возле которого он оказался, возник, словно из небытия, так хорошо он скрывался за деревьями. Ероха заскочил за угол и увидел крыльцо. Дверь была распахнута. Недолго думая, Ероха вбежал в дом и ахнул — ему в нос ударил сногсшибательный аромат жареной баранины. И, невзирая на опасность, в голове билась только одна мысль: пожрать!

Тут выяснилось, для чего дверь держали открытой. Несколько человек в старых ливреях принялись вносить корзины, откуда торчали горлышки винных бутылок и пучки соломы. Ероха укрылся за дверью. А когда эти люди возвращались, он пропустил их и побежал искать себе убежища в глубине дома.

В это время донеслись голоса — погоня наконец-то догадалась, куда повернул коровий победитель. Ероха взмолился Богородице, проскочил полосу бараньего запаха, пташкой пролетел мимо распахнутой двери, откуда благоухало уже пирогами, и тут увидел маленькую низкую дверцу, которая вела как будто в шкаф.

Отсидеться в шкафу — что может быть лучше? Ероха рванул дверцу и обнаружил ведущую вниз лестницу, не слишком узкую. Он шагнул туда, закрыл дверь и обнаружил, что откуда-то снизу идет свет. Выбирать не приходилось — он пошел наугад и очень скоро, спустившись на дюжину ступенек, оказался в длинном погребе. Погреб был устроен в цокольном этаже, а свет туда проникал через окошки у самого потолка.

Ероха огляделся и остолбенел — отродясь он не видывал лежащих на боку винных бочек, которые в поперечнике были чуть менее сажени.

Это была ловушка. Где-то по соседству находился ледник, который забивали с весны льдом в таком количестве, что он все лето не таял. Так что и в винном погребе лучше было бы сидеть хоть в суконном кафтане. А на Ерохе были лишь рубаха и порты. И это особливо радовало планиду: чем греться замерзшему человеку, как не крепким напитком? Вон, лежат на полках запыленные французские, венгерские, португальские бутылки, только — выбирай!

Ероха высказался довольно свирепо. Он стал прохаживаться по винному погребу в ожидании, что вот-вот кто-то из здешних служителей спустится по делу и можно будет начать переговоры. Но служители, принеся корзины с вином, занялись каким-то иным делом.