Дарья Плещеева - Булатный перстень

Павла, удостоенная нового французского имени, действительно выступала гордо и хохотала звонко. Чем-то она и впрямь была похожа на французскую королеву — по крайней мере, на ее живописный портрет работы госпожи Виже-Лебрен; складкой губ ли, овалом лица — Александра, впервые заметившая это сходство благодаря господской прическе, еще не могла понять.

Пройдя с сотню шагов, экспедиция обнаружила круглую клумбу. Это было очень кстати — обходя клумбу, можно было скрыться от взглядов мужиков с пристани и поспешить к павильону с адской поварней под ним.

— Эти безумцы шли от дворца, а обходили павильон посолонь, — вспомнила Александра рассказ Ильича. — Вон он, дворец… Павла, ежели встретим кавалеров — отходи, задирай подол и поправляй подвязку. Тогда ничего дурного не подумают, а только вытаращатся. Думать-то уж нечем будет.

Ноги у горничной, несмотря на крупную ступню, были хороши, с округлыми икрами, с узким коленом, и та часть бедра, что открывается, когда женщина подтягивает чулок со съехавшей подвязкой, тоже была очень соблазнительна.

Ослушаться барыни Павла не посмела. Когда совсем близко, на соседней дорожке, зазвучала французская речь, она отважно задрала подол.

— Дурочка… — шепнула ей Александра. И тут показались мужчины — средних лет, одетые небогато, опрятно, видать, из личной канцелярии Елагина. Их было двое.

Опустившись на одно колено, Александра стала натягивать и без того отлично сидевший белый чулок на Павлину ногу. Мужчины, увидев эту прелестную картинку, тут же свернули в боковую аллею.

— Великое дело благовоспитанность, — заметила Александра. — Гришка, глянь — не подсматривают ли. Павла, стой, как стоишь.

Они действительно подсматривали. Увидев Гришку, резво ушли. И это тоже означало, что они тут люди подневольные: богато одетая госпожа может наябедничать хозяину, и вылетят они из дворца, как пуля.

— Туда, — Александра указала рукой. — Он должен быть где-то там.

— Ай, мне камушек в туфлю попал, — пожаловалась Мавруша.

— Потерпи, дойдем до скамьи. Вон боскет, там уж точно есть скамейка.

Нетерпение Александры было так велико, что, оставив Маврушу в боскете, она повела экспедицию дальше и увидела дорожку, обсаженную жасминовыми кустами, и поняла, что дорожка ведет прямиком к павильону.

— Слава богу, — сказала Александра. — Пашка, куда эта тетеря запропала? Можно подумать, там не камень, а целый кирпич в туфле. Сбегай, приведи.

И бежать-то было — два десятка шагов до входа в боскет. А Пашка вернулся не сразу.

— Матушка-барыня, нет ее. Я все осмотрел.

— Как — нет? Куда она из боскета могла подеваться?

— Нет, да и все тут. Там две скамьи, клумба посередке, кусты ровно подстрижены — спрятаться негде.

— Господи Иисусе, этого еще недоставало, — прошептала потрясенная Александра.

Сенатор Ржевский вошел в классную комнату, где старший сын, Саша, уже сидел за столом, а учитель математики готовился начать урок. Там же была и Глафира Ивановна — хотела убедиться, что мальчик отвечает на вопросы четко, без промедления, без запинки.

— Скажи, мой друг, не было ли чего от Сашетты? — спросил он жену.

— Нет, хотя она… — госпожа Ржевская чуть было не призналась, что Александра обещала прислать странный железный перстень, который Павлушка подобрал на полу не совсем в отцовском кабинете — это было бы прямое воровство, и не совсем в коридоре, а на пороге, и употребил, как считал нужным.

— Если она пришлет хоть записочку — тут же дай мне знать.

— Ты уезжаешь?

— Должен исполнить одну комиссию Гаврилы Романыча, попросил — не в службу, а в дружбу…

Глафира Ивановна подошла и поправила на муже батистовый шейный платок, придав его концам элегантную небрежность.

— Вот так, теперь хорошо, — сказала она, улыбаясь. Улыбнулся и он — понимал, что супруге хочется еще чуточку продлить ту близость, которой оба несколько часов назад были счастливы и уплывали в сон, не размыкая объятий.

— Я жду еще визитеров. Может появиться человек, плохо одетый, в матросской шапке. Савелий знает, о ком речь. Его не гнать, пусть ждет меня. И ко мне должен прийти флотский офицер, господин Михайлов, — по крайней мере, я надеюсь, что он не отвергнет приглашения. Когда явится — задержи его, займи чем-нибудь в гостиной, а за мной пошли.

— Как же я догадаюсь, где тебя искать?

— К Гавриле Романычу, он будет знать.

Ржевский поцеловал жену, и тут в классную заглянул казачок.

— Двое господ к вашей милости, сказывают — приглашали, дядя Савелий спрашивает — просить?

— Просить. И вести в кабинет. Видишь, мой друг, не пришлось тебя утруждать.

— Велеть подать вам в кабинет кофей с сухарями?

— Сказывают, моряки к американскому рому пристрастились, взяв за образец аглицкий флот, что для них кофей?

— Ты его пробовал?

— Пробовал. Уж больно крепок. Наши настойки против него — как твои севрские статуэтки против статуи Петра.

Оказалось, старый Савелий посчитал неправильно. Пришли трое, но господами он счел лишь двух, третьего не знал, как определить, и велел ему пока посидеть в сенях. Это был Ефимка Усов.

К дверям кабинета хозяин и гости подошли одновременно.

— Входите, господа, — сказал Ржевский. — Вот мы и встретились.

Михайлов и Новиков, войдя, поклонились.

Ржевский указал рукой на кресла, сам присел к столу. В компании двух моряков, один из которых был атлетического сложения, а другой попросту огромен, сенатор казался хрупким, почти невесомым, и его прирожденное изящество казалось более свойственным сильфу, а не человеку.

— Я, господин Ржевский, и есть тот самый капитан второго ранга Михайлов, служу на «Мстиславце», сейчас вот лечусь. А товарищ мой — отставной капитан второго ранга Новиков, — сообщил атлет, почему-то сердитым голосом.

Он, повинуясь красивому жесту длиннопалой руки, сел в кресло, широко расставил ноги и не сразу сообразил, куда девать толстенную трость. Великан сперва внимательно оглядел второе кресло, потом отважился и уселся примерно так же.

— Ранены у Гогланда? — предположил Ржевский, глядя на ногу в обрезанном валяном сапоге. — Я не знал…

— Кабы рана! Раной хоть гордиться можно. Хуже. От ничтожной причины возникло воспаление, пришлось резать. Но я уже бодр и скоро вернусь в строй, — пообещал Михайлов. — Вы звали меня, потому что беспокоитесь о господине Нерецком, так?

— И о нем, и о других людях, вовлеченных в интригу, в коей они, простите, ни уха ни рыла не смыслят, — сказал сенатор. — Судя по тому, что вы гонялись за господином Майковым, вы в ложе «Нептун» не состоите?

— Боже упаси. Я честный офицер, мне довольно моего корабельного начальства, в ином не нуждаюсь, — прямо и просто ответил Михайлов.