Крис Хамфрис - Честь Джека Абсолюта

Члены команды питались изъеденными долгоносиками галетами и позеленевшим мясом, а потом, перебрав рому, непрестанно рыгали при свете чадящих свечей из китового жира. Основным же, перебивающим всю эту мешанину запахов «ароматом», совершенно независимо от того, сколько бы ни надраивали матросы уксусом судовые настилы и переборки, являлся мерзкий смрад самого корабля, в тесно набитых трюмах которого перевозили, как скот, в собственных испражнениях, рвоте и нескончаемом ужасе скованных цепями негров.

Неудивительно, что, как только чуть-чуть потеплело. Рыжий Хью с Джеком вынесли свои гамаки на верхнюю палубу. Пусть первые несколько ночей им и пришлось поежиться от прощальных порывов студеного ветерка, беда в этом была небольшая. К тому же у Джека, по крайней мере, имелась медвежья шкура, и если раньше ему казалось, что она отдает затхлостью, то теперь, после восьми недель заточения в вонючих недрах работоргового судна, этот душок. Бог свидетель, воспринимался чуть ли не как благоухание.

— Погрызем луку? — предложил ирландец.

Джек поморщился.

— А что, без этого не обойтись?

— Сам знаешь, что нет. Если, конечно, ты не хочешь заполучить тот же недуг, который делает дыхание нашего благородного капитана еще более вонючим, чем ему положено быть от природы.

— С чего ты вообще взял, что от этого есть хоть какая-то польза? — пробормотал Джек, приняв в руки желтую, размером с яблоко луковицу и потянувшись за своим ножом.

— Как это с чего? Разве я не прочел великий труд Джеймса Линда на эту тему? И разве мой отряд гренадеров выдержал бы шестимесячную осаду Кискунхаласа, не будь в луке пользы. Мы тогда, считай, только им и кормились.

Рыжий Хью оголил свою луковицу одним ловким взмахом ножа и бросил очистки на палубу.

— В конце осады цвет лиц у нас был как у мальчиков из церковного хора, — сказал он, энергично работая челюстями, — а уж какие мы испускали газы, это и описать невозможно.

Джек рассмеялся. Едва он начал обдирать свою луковицу, как звяканье колокольчика возвестило о приближении Иеремии, единственного уцелевшего козла из пяти взятых в Ньюпорте на борт. Подобрав с палубы шелуху, валявшуюся у ног ирландца, а затем схрумкав и очистки, упавшие к ногам Джека, козел не удовлетворился этим и принялся щипать юношу за штанину, пока тот под неодобрительное хмыканье Хью не угостил животное тем, что он не доел бы и так, — примерно четвертой частью луковичной головки. Некоторое время все трое молча жевали, потом Иеремия, поняв, что здесь ему больше ничего не перепадет, отправился попрошайничать в другие места.

— Хью, — обратился Джек к ирландцу, вспомнив, что помогло им ускользнуть из капитанской каюты. — Что за фокус ты проделал с Линком?

— Да ничего я такого с ним не проделывал. Бедняга малость перебрал рому, вот и все.

— Нет уж, меня не проведешь. Выкладывай.

Хью помолчал, проглотил остатки луковицы и сказал:

— Доедай и дай мне руку.

Джек скривился, но дожевал луковицу и протянул руку ирландцу. Тот без особенного нажима обхватил запястье юноши, пробормотал, как и в прошлый раз, «все в порядке» и неожиданно сильно надавил подушечкой своего указательного пальца на какую-то точку под большим пальцем Джека.

От внезапной сильной боли у Абсолюта подкосились колени, и, не поддержи его Рыжий Хью, он, пожалуй, упал бы на палубу. Другой рукой юноша ухватился за поручень, но лишь через некоторое время, потирая руку и глубоко дыша, смог избавиться от тошноты, подкатившейся к его горлу.

— Как? — еле вымолвил он спустя пару мгновений.

Рыжий Хью пожал плечами:

— Я научился этому у одного человека, а тот у другого, а другой у третьего… уже в Трансильвании.

— Где это… Трансильвания?

— На границе с турками, вот где. Некоторые наши парни дрались там, ну и переняли этот приемчик. — Он улыбнулся. — А теперь его знаешь и ты.

Джек резко оттолкнулся от поручня.

— Пока не знаю. Покажи еще раз.

— Я покажу. Но потом. Нельзя испытывать это на себе слишком часто, нужно очухаться после первого раза.

Джек, призадумавшись, посмотрел на своего спутника. Что в действительности известно ему об этом Рыжем Макклуни? Да, спору нет, ирландец молчуном не являлся и охотно говорил о себе, правда, главным образом лишь о своей прошлой жизни. И о женщинах. Из услышанного можно было понять, что он вроде бы получил в Дублине юридическое образование, потом служил какое-то время в австрийской легкой кавалерии, воевал с турками. Но что именно привлекло ирландца под знамена Габсбургов, так и оставалось загадкой, хотя, судя по фрагментам его излияний, от нехватки соотечественников он там не страдал. Будучи великолепным рассказчиком, Хью рьяно живописал штурмы, обстрелы, подкопы, вылазки, лобовые атаки и кровопролитные схватки, но вопросы о настоящем его положении словно бы натыкались на стену. Все красноречие много чего повидавшего странника вмиг улетучивалось, в ответ слышалось нечто совершенно невразумительное. Правда, порой он называл себя торговцем. А порой инженером.

Джек потер запястье.

— Сдается мне, сэр, вы очень опасный человек.

Его собеседник снова отвернул лицо к морю.

— О нет, паренек, это раньше я был опасен. В молодости. Но что было — прошло.

За все время плавания ирландец словом не обмолвился о своем возрасте, впрочем, обильная проседь в его рыжей, отпущенной на корабле бороде свидетельствовала, что ему уж под сорок. Джек тоже в рейсе основательно зарос, однако поросль на его лице была черной. И в ней не пробивалось ни единого серебристого волоска, но в остальном Хью ни в чем не уст5шал своему молодому товарищу. И даже малость превосходил его в росте, хотя выглядел гораздо выше благодаря пышной пламенеющей шевелюре, чуть ли не столь же огненно-красной, как и драгунский мундир, хранившийся в багаже Абсолюта. Оба попутчика были стройны и подтянуты, хотя тело Хью казалось сплошь свитым из бугров мышц и шрамов.

Джек рассмеялся.

— И все же кое-кто из присутствующих проявил прямо-таки молодую прыть, искупавшись в апреле в Атлантическом океане.

— А… да, конечно, — хохотнул Рыжий Хью. — Это другое дело. Нешуточная угроза, она, знаешь ли, здорово омолаживает. Да и над всякой блажью возраст не всегда властен. — Он обернулся к Джеку, и в его голубых глазах мелькнула искорка. — В этом, я уверен, тебе еще предстоит убеждаться и убеждаться.

Джек, желая не ударить в грязь лицом, тоже порой рассказывал Хью о своих похождениях, в частности помянул однажды и Фанни Харпер, куртизанку, занимавшуюся его образованием по программе, не предусмотренной учебным планом Вестминстерской школы. Шутка ирландца побудила его вспомнить об этой девушке и задуматься, что с ней стало. В последний раз он видел ее в Воксхолле, в саду на гулянии, за какой-то час до того, как человек, у которого она состояла на содержании, лорд Мельбурн, был смертельно ранен на дуэли отцом Абсолюта. Именно тот вечер и дал начало цепи событий, приведших Джека и в неволю к дикарям-абенакам, и на фланелевые простыни вдовушки-квакерши, и сюда, на палубу «Нежной Элизы». Он надеялся, что Фанни пережила свой позор, а ее чары помогли ей завлечь в постель очередного щедрого богача. В конце концов, так она зарабатывала на хлеб и наряды.