Рафаэль Сабатини - Знамя Быка

Полуобернувшись, сержант прорычал:

— Будь вы самим принцем Люцифером, послом преисподней, вам пришлось бы ответить за то, что произошло здесь, и за нашего капитана. Взять его, быстро!

Солдаты с готовностью повиновались, поскольку Грациани любили все, кто с ним служил. Венецианец тщетно бушевал и протестовал, умолял и угрожал. Они обошлись с ним так, словно и не слышали о дипломатической неприкосновенности: разоружили, скрутили за спиной руки, как обычному преступнику, и вытолкали из комнаты на лестницу, а потом на темную улицу, не позволив надеть ни шапку, ни плащ. По приказу сержанта четверо остались наверху, а сам он склонился к раненому капитану, чтобы осмотреть его.

К счастью, Грациани проявлял признаки жизни. Поддерживаемый Барбо, он сел, отер с лица кровь, залившую глаза, и тупо посмотрел на сержанта, который всхлипывал и ругался, выражая этим свою радость.

— Я жив, Барбо, — слабым голосом произнес он, — но, Боже милосердный, вы прибыли очень вовремя. Опоздай вы на минуту, и со мной было бы уже кончено. — Он слабо улыбнулся. — Когда доблесть оказалась бесполезной, я прибегнул к хитрости, ибо если не можешь быть львом, неплохо остаться и лисицей. С этой раной на голове и с лицом, испачканным кровью, я притворился мертвым. Но все это время я оставался в сознании, а это ужасная вещь, Барбо, играть со смертью, не осмеливаясь шевельнуть пальцем, чтобы не ускорить ее. Я… — он глотнул воздух и опустил голову, показывая, что его силы на исходе. Затем, движимый, казалось, одной волей, он овладел собой. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, а ему надо было сказать еще самое главное. — Беги к герцогу, Барбо. Скорее! Скажи ему, что тут готовился заговор… Те, кто был здесь, затевают недоброе. Вели ему быть осторожным. Поторопись, слышишь. Скажи, что я…

— Имена! Назовите их имена! — вскричал сержант, видя, что капитан на грани обморока.

Грациани вновь поднял голову и медленно открыл невидящие глаза. Веки его сомкнулись, и голова, качнувшись вбок, упала на плечо сержанта.

Беглецам надо было спешить, чтобы ночью осуществить задуманное, как сказал Раньери, перед тем как прыгнуть в реку. Дело в том, что это была последняя ночь Чезаре Борджа в Римини. Утром он вместе со своей армией выступал на Фаэнцу. Патриции Римини решили подчеркнуть свою полную покорность герцогу банкетом, устроенным в его честь в Палаццо Пубблико [28] Палаццо Пубблико — здание, в котором размещались органы самоуправления итальянских городов-республик. . На этот банкет собрались все знатные или хоть чем-то знаменитые жители Римини, а также огромное количество изгнанников-патрициев, которых ненавистный тиран Малатеста под тем или иным предлогом лишил владений, чтобы обогатиться отобранным у них имуществом. Теперь вместе со своими женами они прибыли засвидетельствовать свое почтение герцогу, который низверг несправедливого Пандольфаччо [29] Пандольфаччо — презрительное прозвище, которое получил тиран Пандольфо Малатеста. и который, как они надеялись, в полной мере воздаст им за перенесенные невзгоды.

Присутствовали также послы нескольких итальянских государств, явившиеся поздравить Чезаре Борджа с его завоеванием. Но тщетно молодой герцог обегал глазами толпу собравшихся, надеясь обнаружить царственного Марк-Антонио Синибальди, чрезвычайного посла Светлейшей республики. Но его нигде не было видно, и герцог, не любивший оставлять загадки неразгаданными — особенно, когда дело касалось враждебных ему государств, — горел желанием узнать, почему его нет.

Это было тем более странно, что в зале находилась супруга принца Синибальди, статная белокурая женщина, сидевшая по правую руку герцога; ее корсаж сверкал от обилия драгоценных камней, как начищенная кираса. Ей отвели столь почетное место в соответствии с ее титулом, подчеркнув тем самым уважение к великой республике, которую представлял ее муж.

Другим человеком, чье отсутствие могло привлечь внимание герцога, был, конечно, синьор Раньери, но Чезаре слишком был озабочен вопросом, где Синибальди. Его красивое бледное лицо было задумчиво, а тонкие длинные пальцы теребили шелковистую рыжеватую бороду.

Банкет близился к концу, и в центре зала освобождали место для присланных из Мантуи актеров, которым предстояло сыграть комедию для развлечения собравшихся. Однако вопреки ожиданиям вместо предстоящей комедии, похоже, надвигалась трагедия, и актером, широкими шагами вошедшим в зал, чтобы произнести пролог, оказался Барбо, сержант отряда Грациани. Он кулаками разгонял слуг, пытавшихся преградить ему дорогу, и, тяжело дыша, выкрикивал:

— Прочь с дороги, олухи. Я сказал вам, что должен поговорить с его высочеством. Прочь с дороги!

В зале воцарилось молчание. Одних испугало вторжение, другие считали, что это может быть началом предполагавшейся комедии. Тишину прорезал металлический голос герцога.

— Пусть подойдет!

Слуги с радостью отступили от Барбо, поскольку кулаки у него были тяжелые, и он не скупился на удары. Он прошел по залу, по-солдатски вытянулся перед герцогом, и по всей форме отсалютовал ему.

— Кто вы? — отрывисто спросил Чезаре.

— Мое имя Барбо, — ответил солдат. — Я сержант из отряда мессера Анджело Грациани.

— Почему вы ворвались сюда таким образом? Что привело вас?

— Измена, синьор, — вот что! — взревел солдат во всю глотку, возбудив тем самым любопытство всех присутствующих.

Один Чезаре остался невозмутимым. Он оглядел принесшего новости солдата и ждал его подробного доклада. Тогда Барбо приступил к рассказу о событиях в доме Раньери. Он говорил отрывисто, и его голос дрожал от гнева:

— Мой капитан, мессер Грациани, лежит с проломленной головой, иначе он был бы на моем месте и, вероятно, смог бы доложить более подробно обо всей этой истории. Я могу сообщить вам только то немногое, что мне известно. По его указанию мы — десять солдат — вели наблюдение за одним домом, куда он отправился в седьмом часу вечера. Нам было приказано ворваться туда, если будет дан условный сигнал. Этот сигнал мы получили. Действуя согласно приказу, мы…

— Подождите! — прервал герцог. — Рассказывайте яснее и по порядку. Вы говорите — один дом. Чей это был дом?

— Дворец синьора Раньери, ваше высочество.

После этих слов по залу пробежала волна изумленных восклицаний, но тут всех привлекло другое обстоятельство. Принцесса Синибальди, сидевшая справа от герцога, побледнела и без чувств откинулась на спинку своего кресла. Сопоставив некоторые факты, Чезаре нашел наиболее вероятное решение загадки отсутствия принца Синибальди. Он теперь почти наверняка знал, где венецианец проводил этот вечер, и, хотя Барбо еще не сказал ему, о какой измене шла речь, герцог не сомневался, что Синибальди был в этом замешан. И в тот момент, когда он понял это, сержант продолжил свой прерванный рассказ: