Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника

— Не хотите ли вы сказать, мсье де Мирпоа, что королю плохо служат? — сказал, подходя, маркиз д’Аржансон.

— Если бы я хотел это сказать, господин министр, я и сказал бы, — отвечал епископ. — Я не обвиняю, я соболезную; мне прискорбнее всего не то, что не могут наказать виновных, а то, что посягают на свободу невинных.

— На свободу невинных! — повторил маркиз д’Аржансон. — О каком невинном вы говорите?

— Об аббате Ронье, канонике и декане Брюссельского капитула.

— А! — произнес д’Аржансон, посмотрев на начальника полиции. — Вы говорите о том человеке, который был арестован вчера утром?

— Именно, господин министр, — ответил почтенный прелат, — я говорю о несчастной жертве, арестованной несправедливо и незаконно.

— Монсеньор, — резко сказал д’Аржансон, — человек, о котором вы говорите, был арестован именем короля; а, позвольте заметить, все, что делается от имени короля, никогда не бывает незаконно и несправедливо.

Епископ посмотрел на д’Аржансона. Очевидно, между ними завязывалась борьба, и они оба это понимали, тем более, что питали друг к другу взаимное уважение.

Если епископ был прелатом высоких достоинств, добродетельнейшим из добродетельных, если он был одарен проницательностью, твердостью, правдивостью, которые делают людей сильными, противник его был самым добросовестным человеком и самым просвещенным политиком той эпохи. Д’Аржансон выражался не совсем внятно только в придворных беседах, в серьезных же рассуждениях, в собраниях совета, перед лицом противника он имел терпение дипломата и быстроту ответных реакций оратора. Министр служил Франции уже двадцать пять лет. Он был интендантом, государственным секретарем и, наконец, министром; и если придворные прозвали его «д’Аржансон-дурак», то Вольтер дал ему прозвание Государственного секретаря Платоновой республики, что было тогда большой похвалой в устах философа.

Слова епископа, соболезновавшего об административной системе, сильно уязвили д’Аржансопа. Фейдо это понял и хотел было заговорить, но, из уважения, удержался.

Людовик XV сидел, откинувшись на спинку кресла, засунув по привычке руку в карман жилета. Он был, по-видимому, всерьез заинтересован тем, что происходило перед ним. Наступило молчание; потом епископ продолжал:

— Человек, которого вы арестовали, невиновен.

— Это вы так думаете, — сказал д’Аржансон.

— Разве вы сомневаетесь в том, что я утверждаю? — произнес епископ с гордым величием.

— Сохрани меня Бог! — ответил д’Аржансон. — Я не сомневаюсь в невиновности человека, за которого вы ручаетесь, но из того, что невинный был арестован, когда имелись все доказательства его невиновности, не следует утверждать, что администрация полиции и суда во Франции плоха. Арестовывая этого человека, мсье Фейдо действовал очень правильно, потому что он думал арестовать убийцу аббата Ронье — каноника и декана Брюссельского капитула.

— Убийцу каноника! — воскликнул Мирпоа.

— Да, монсеньор!

— Но разве думали, что аббат Ронье убит?

— Приходилось думать, так как об этом говорили очевидные признаки.

— Какие признаки? — с удивлением спросил король.

— Уведомление, присланное амьенским уголовным судьей, доносившим, что на парижской дороге обнаружили труп человека, в котором узнали каноника Ронье, накануне проведшего день в городе. В этом же самом донесении прибавлялось, что преступление совершил Рыцарь Курятника, что Рыцарь, убив и ограбив каноника, оделся в его платье, сел в карету и продолжил путь, взяв все бумаги брюссельского каноника и декана. Что должен был сделать начальник полиции, получив такое уведомление от уголовного судьи?

— Но как амьенский уголовный судья мог написать подобные вещи? — спросил епископ.

— Вот это пока неизвестно; но скоро мы узнаем, потому что сегодня утром Беррье, главный секретарь полиции, уехал в Амьен, чтобы собрать полные сведения. Одно из двух: или писал уголовный судья, или он не писал этого. В последнем случае это новое доказательство смелости разбойников. Во всяком случае, надо разъяснить это дело.

— Я именно этого и требую! — сказал епископ. — Сделать это легко. Я давно знаю каноника Ронье: сведите меня с ним, и все станет ясно. К тому же, если, как я искренне убежден, вы ошиблись, достойный служитель Господа сообщит нам сведения, которые вам могут быть полезны.

— Очевидно, — заметил Людовик XV, — что самое благоразумное — свести мсье де Мирпоа с пленником.

— Вы желаете видеть пленника сегодня? — спросил Фейдо епископа.

— Конечно, — ответил епископ, — чем скорее я его увижу, тем лучше.

— Я к вашим услугам, если король это позволяет.

— Поезжайте в Париж, — сказал Людовик XV. — Если арестованный человек невиновен, и невиновность его подтвердит епископ Мирпоа, то освободите его. Если же мсье де Мирпоа не узнает заключенного, примените самые сильные средства, чтобы заставить его говорить.

Фейдо встал. Епископ поклонился королю.

— Государь, — сказал д’Аржансон, поспешно подходя, — я умоляю ваше величество выслушать меня до исполнения этого приказания.

— Вы что-то хотите сообщить? — спросил Людовик XV.

— Что освобождение заключенного, даже в случае его невиновности, показало бы тому, кого мы хотим наказать, что он и дальше может действовать безнаказанно.

Король жестом выразил свое удивление. Епископ подошел, и бросил на маркиза д’Аржансона сердитый взгляд, однако тот выдержал его со стоическим бесстрастием. Фейдо отступил на два шага назад и не казался ни встревоженным, ни удивленным: очевидно, слова министра его не изумляли.

— Что вы хотите сказать? — спросил король.

— Государь, — ответил д’Аржансон, — это объяснить легко. Вчера начальником полиции был арестован человек, и через два часа Париж узнал, что арестован Рыцарь Курятника. Сегодня утром это известие начало распространяться по провинциям. Через неделю вся Франция будет убеждена, что Рыцарь Курятника захвачен.

— Зачем позволить распространяться этому известию, если оно ложно?

— Чтобы сделать его справедливым, государь.

— Но если этот человек невиновен?

— Пусть его продолжают считать виновным.

— А если это аббат Ронье?

— Заставим всех думать, что это Рыцарь Курятника…

— Милостивый государь, — вскричал епископ, — я даже не знаю, как назвать подобный способ действий.

Д’Аржансон улыбнулся.

— Извините, монсеньор, — ответил он, — это называется ловкостью.

— Объяснитесь, — сказал король.

— Теперь все думают, что Рыцарь Курятника арестован; все, опасавшиеся этого разбойника, теперь успокоились и обрадовались. Одно из двух: или тот, кто в наших руках, — Рыцарь Курятника, или нет. В первом случае все идет само собою, во втором все запутывается. Но вместо того, чтобы вызвать затруднения, эта путаница должна нам помочь, и вот как: заставив Рыцаря думать, что он обманул нас, и что мы убеждены, что он пойман, мы на несколько дней обеспечиваем спокойствие ему и его шайке; а разбойника всегда удобнее поймать в то время, когда он убежден, что его не поймают. Следовательно, было бы странно, если бы не удалось схватить кого-нибудь из шайки Рыцаря после того, как распространится это известие.