Павел Лагун - Капитан Сорви-голова. Возвращение

— Каюсь, идея была моя, но стащил листок Хаессен, так как был у меня на крючке. Я договорился с ним при удобном случае добраться до Претории и написать оттуда письмо Китченеру с предложением выкупить этот план, в противном случае угрожая разослать его фотокопии по всем крупнейшим газетам мира, как вы и хотели, Жан.

— Да, шантажист вы немелкого масштаба, — произнес Сорвиголова.

— Благодарю, — невидимо ухмыльнулся Фардейцен, приняв восклицание Жана за похвалу. — Поначалу удрать от вас было невозможно. Мы бы сразу раскрыли себя. Шанс представился, когда мы отправились из лагеря Бота в бригаду Ковалева. Мы искали только момент исчезнуть незаметно. Лучше всего "геройски погибнуть". Так и случилось при засаде на обоз. Пока вы участвовали в перестрелке, мы для порядка дали очередь в воздух и, бросив пулемет, сбежали с места боя. Пробирались по лесу, бушу и вельду несколько дней. Чуть не попали в лапы к английскому разъезду. Застрелили двух йоменри [10] Йоменри — английская добровольческая конница , которые решили отдохнуть в кустах. Забрали лошадей и их форму и почти беспрепятственно прибыли в Преторию. Тут у моего друга на окраине имеется небольшой домик. Друг этот, наверняка, где-нибудь воюет, он фанатичный патриот, в отличие от меня. И к тому же — холостяк. Я надеялся — англичане не заселились в его доме. Так и оказалось. Домик не привлек никого из офицеров. Мы с Хаессеном поселились в нем и в первый же день послали письмо на имя Китченера с нашими предложениями. Назначили свидание с его представителями. В условленное место пришел этот самый Барнетт. С ним разговаривал Хаессен, а я следил издали. На другой день договорились обменять деньги на план. Я понимал, что доверять ни Китченеру, ни Барнетту нельзя, и потому встреча произошла на пустыре за городом, где был хороший обзор и трудно организовать засаду. Но засаду организовали возле нашего дома, когда мы возвратились с деньгами. Наверняка, проследили за Хаессеном накануне. В перестрелке Хаессена убили, а меня взяли в плен. Появился Барнетт и потребовал отдать буссоль. Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. Они перерыли весь дом и обыскали с ног до головы меня и убитого Хаессена. Но ничего не нашли. И тогда сопроводили меня в президентский дворец на прием к самому главнокомандующему лорду Китченеру. Он долго расспрашивал меня об этом штабном плане. Не сделал ли я с него фотокопию, прежде чем предложить ему сделку. И я пожалел, что так не поступил. Китченер меня разочаровал. Абсолютно серая, невзрачная личность. Про буссоль он не спросил. О ее существовании он, очевидно, не знал. Зато Барнетт терзал меня расспросами почти ежедневно, но не добился ничего. Я — орешек твердый. Держусь стойко. Но вот заболел и, чувствую, серьезно. Барнетт не мог найти ко мне подхода. Буссоль ему не достанется, — Фардейцен замолчал, тяжело дыша и покашливая, потом, видно, приняв решение, снова заговорил: — Я отдам буссоль вам. Вы, наверное, знаете, где ее применить?

— Она сейчас у вас? — удивленно воскликнул Жан.

— Я всегда носил ее с собой.

— Но вас же, как вы сказали, тщательно обыскали.

— Не так тщательно, как должны бы. Они не обратили внимание на мою обувь. У меня в каблуках тайники. В одном из них я спрятал буссоль. Послышалась какая-то возня и скрип, словно отвинчивалась ржавая гайка. — Возьмите, — сказал Фардейцен, протягивая в темноте невидимый предмет. Жан Грандье поднялся и на ощупь дотронулся до холодной руки Эдварда. На его ладони он ощутил небольшую коробочку, гладкую и теплую, словно она грелась изнутри. Жан взял с ладони эту коробочку и вернулся на свое место рядом с Жорисой. Затем спросил Фардейцена:

— Почему вы ее отдали нам?

— Я догадался, что внучка президента владеет какой-то серьезной тайной, а этот Барнетт тоже хочет узнать ее, потому он и преследовал наш отряд после того, как вы освободили Жорису из лагеря. Я выяснил также, что эта буссоль — открытие Леона Фортена, имеет необычные качества — она реагирует на золото. И ее ищет Барнетт. А из этого всего я сделал вывод, что тайна, известная Жорисе, связана с золотом, в чем ничего удивительного нет. И это золото где-то спрятано, без буссоли его не отыщешь. Но я этой "золотой тайны" не знаю и вряд ли узнаю. Меня отсюда не выпустят, даже если бы я отдал Барнетту буссоль. Я осведомлен слишком хорошо и могу проговориться, и эта информация дойдет до Китченера, что совсем не входит в планы Барнетта. Он решил прихватить золотишко себе. И со мною не поделится ни при каких условиях. Не убивает меня лишь потому, что все еще надеется узнать, где прибор. Вы знаете тайну этого золота, и если вырветесь отсюда, то можете его найти и использовать во благо. Как видите, я не такой уж пропащий и алчный тип. Особенно изменяется психология после сидения здесь впотьмах и ощущения неизлечимости своей болезни. Становишься альтруистом.

— Спасибо, — искренне произнес Жан, — если останемся живы, мы вас не забудем.

— Не стоит благодарности, — снова незримо усмехнулся Эдвард Фардейцен, — шансов выбраться отсюда у нас у всех немного, практически никаких. Уж Барнетт никого добровольно не отпустит. А вы его первые враги. Он в живых нас оставлять не собирается. Ему только буссоль нужна. А может, стоит поторговаться? Выиграть время? — вдруг другим тоном проговорил Эдвард.

— Вы противоречите самому себе, — вмешался в разговор Логаан. — Если мы будем торговаться и тянуть время, то дойдем до вашего состояния. Нужно напасть на конвой, когда он придет за нами. — Я знаю еще один выход из этого коридора, — вдруг сказала Жориса. — Там в конце замаскированная дверь. Она ведет в подземный переход до самой церкви.

— Причуды вашего деда? — хмыкнул в темном углу Фардейцен.

— Нет, этот переход соорудил его предшественник Бюргере [11] А. Бюргере — президент Трансвааля (1872–1877). перед самой аннексией. Он боялся сторонников моего деда, которые были против власти англичан.

На двери заскрежетал замок. Его открывали. Сорви-голова, Логаан и Жориса вскочили на ноги. Мужчины встали по обе стороны двери. Жорису Жан отвел к себе за спину. За разговором с Фардейценом они потеряли счет времени и не знали: поздняя ночь сейчас или раннее утро. Но, даже не договариваясь, они решили действовать быстро и слаженно. Им было нечего терять. Дверь с протяжным скрипом открылась. В кладовую ударил луч керосинового фонаря, осветивший лежащего в углу исхудавшего бородатого Фардейцена. В дверной проем заглянула какая-то темная фигура. Сорви-голова и Логаан с двух сторон набросились на англичанина. Сильные руки Жана Грандье сжали ему горло. Англичанин захрипел и выронил фонарь, который подхватил Пиит. Неяркий отблеск краем осветил лицо хрипящего, и Логаан, воскликнув от удивления, свободной рукой схватил Жана.