Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи

— Как я узнаю?..

— Узнаешь. — После очень долгого молчания царь проговорил: — Я люблю своего сына.

Леонардо взглянул на него в упор и кивнул. Он заперт в ловушке вместе с безумцем, который не может отличить убийства от доброго ночного сна; его начало слегка трясти. Он ведет себя как трус, сказал он себе.

И собирается убить, как трус.

Он выбросил эти мысли из головы и трезво отметил, что должен считаться с безопасностью Сандро и Америго. За себя, за свою жизнь Леонардо не боялся — его страшила мысль об убийстве, о хладнокровном планировании деяния столь ужасного… И что-то шевельнулось в соборе его памяти — нечто, чему лучше бы остаться погребенным; он смотрел на персидского царя, а видел длинный узкий коридор. «Глаза — окна души», — мелькнула у него мысль.

И привела к другой мысли, лежавшей совсем рядом. Сейчас он не может войти в свой собор памяти.

— Он храбр в бою, — сказал между тем Уссун Кассано, подразумевая сына. — Мой народ до сих пор зовет его Доблестным. Он лучше своих братьев.

Леонардо молчал.

— Мы могли бы использовать его храбрость и ум в бою, ибо пламя войны горит сейчас от Эрзерума до Евфрата, а в землях твоего калифа дела еще хуже. Ты знаешь об этом?

Леонардо признался, что ни о чем не знает.

— Ты знаешь, почему должен убить моего сына?

Леонардо кивнул, потому что Куан рассказал ему.

Тем не менее Уссун Кассано пересказал ему все сначала до конца, словно этим мог искупить свою вину.

Причиной того, что Унгермамет покрыл позором своего отца, являлись горные курды.

Они ненавидели Уссуна Кассано. Они завидовали его мощи и многочисленности его клана, который правил всей Персией. В прошлом году они распустили слух, что царь умер, и Унгермамет, который всегда слишком доверял тому, что ему говорят, поспешил захватить трон прежде своих братьев. Он привел с собой армию, что охраняла Багдад и весь Диарбекир, и захватил огражденный стенами Шираз, самый важный город в Персии. Когда курды узнали об этом, они отправили ему огромное подкрепление, которое грабило все, что встречало на пути.

Но пришло время, и Унгермамет узнал, что курды обманули его и что отец взял свое дотоле стоявшее в бездействии войско и двинул его отвоевывать Шираз. И хотя кое-кто из вождей заступался за принца перед Уссуном Кассано, Унгермамет побоялся, что будет предан ими, как был предан курдами. Он бежал к врагу — к Великому Турку Мехмеду, который назвал его своим сыном, открыл ему — небывалое дело! — доступ в свой гарем и дал войско, чтобы воевать с армиями своего отца.

И как раз сейчас войско Унгермамета опустошало окрестные земли.

Таким образом турки с помощью сына Уссуна Кассано могли сражаться на территории мамлюков и укрепиться на завоеванных у Персии землях.

— Я послал биться с армией Унгермамета конницу и пехоту, — говорил Уссун Кассано, — но я не смогу победить, если стану бороться с сильными сторонами своего сына. Его слабости — гордость, доверчивость и нетерпеливость. Он попадется на ту же уловку, на какую его поймали курды. Рискну утверждать, что с курдами он и приедет. Я постараюсь, чтобы они умерли не так легко, как мой любимый сын. Благодарение и слава Ему, Кто бессмертен, — прибавил он нараспев. И, помолчав, продолжал: — Буду удивлен, если кто-то из моих сыновей опередит его здесь. В любом случае, это будет им хороший урок. Но пока мы не закончим дела, ты не оставишь меня, даже если придется смотреть, как я трахаюсь с наложницами. — Он засмеялся. — Ты боишься, что я убью тебя, верно, маэстро? Это не так уж невозможно… и если дойдет до этого, может случиться, что ты убьешь меня.

Да Винчи улыбнулся — и на миг ощутил спокойствие и странное родство с этим человеком.

Миновало два дня. Если не считать скудной трапезы при свете погребальных свечей после того, как лагерь отходил ко сну, царь сидел один и молился с полным сосредоточением. Казалось, ему совсем не нужен сон.

Сегодня вечером ожидали прибытия Унгермамета и его телохранителей. Труп с носилок — одного из гвардейцев Уссуна Кассано, укушенного змеей, — убрали так тихо и незаметно, будто это сделали руки теней или призраков.

— Великий царь, как удается тебе сидеть в неподвижности столь долгое время? — спросил Леонардо, когда царь перестал молиться. Он больше не мог выносить молчания.

Уссун Кассано удивил его, ответив, как священник ответил бы ребенку:

— Упражнения в благочестии, маэстро. Литания Моря. Именно молитва хранит нас над океанской волной. — Он рассмеялся, негромко и без малейшей иронии. — Жизнь — как океан, маэстро. Я молюсь за сына. Молюсь, чтобы он перешел в рай. — И он проговорил нараспев: — «Мы затмим их взоры, и они поспешат, один за другим, к Мосту над Геенной».

— Кто это — мы? — спросил Леонардо, набравшись смелости.

— Аллах и правоверные.

— А чей взор будет замутнен?

— Врагов Аллаха, — загадочно ответил Уссун Кассано. — «И Аллах оградит тебя против них, ибо Он Всевидящ и Всезнающ. Покров Трона простерт над нами, Око Божие видит нас».

Он наверняка продолжал бы свой речитатив, обращаясь уже прямо к Богу и не задумываясь над тем, что неверный подслушивает его молитвы, если бы не появилась одна из его наложниц. На ней было длинное черное покрывало, и одета она была вполне пристойно, так что лишь малая часть ее тела оставалась открытой. Она поклонилась и ждала. Когда царь обратил на нее внимание, она извлекла из складок платья расшитый драгоценными камнями кошель, в котором были краски и маленькое зеркальце. Женщина опустилась на колени перед Уссуном Кассано и начала накладывать грим на его лицо и грудь, покуда кожа у него не стала бледной, как у трупа. Потом тушью она нанесла вкруг его глаз тени, и, когда работа была закончена, лицо его приобрело характерный лоснящийся оттенок трупа. Прежде чем наложница исчезла — так же тихо и тайно, как появилась, — царь велел ей оставить тушь Леонардо. Она отдала склянку и объяснила, как наносить на лицо угольно-черное снадобье.

— Теперь я мертв, маэстро, а ты — всего лишь тень…

Они ждали.

Леонардо вернулся к своей записной книжке, которую заполнял рисунками и записями. Оттерев, насколько можно было, песком руки от следов туши, он пролистал страницы, где теснились диаграммы, наброски механизмов, ружей и орудий.

Вдруг в лагере поднялся крик, давая понять, что Унгермамет вот-вот прибудет.

С этой минуты подготовка к убийству превратилась в рутину: оно словно уже свершилось, Унгермамет как бы уже был мертв.

Леонардо ждал за фальшивым занавесом позади большого ларца с одеждой и личными вещами царя. Сам же царь, завернутый в погребальный саван, неподвижно лежал на носилках: в ноздрях и ушах, как велел обычай, хлопок, глаза закрыты, руки сложены на груди, щиколотки связаны — впрочем, развязать узел можно было одним движением ноги.