Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи

Возможно, он заснул, потому что вдруг ему почудилось, что он смотрит на стены огромного и прекрасного сооружения — своего собора памяти. Он жаждал вернуться внутрь, в сладостные, дарящие покой воспоминания; он отгонит призраки страха, что таятся в его темных лабиринтах.

Но теперь он смотрел на собор с высоты и издалека, с вершины Лебединой горы, и казалось, что собор стал лишь малой частью того, что хранила его память и видели глаза. Словно душа его расширилась, вместив и небо, и землю, и прошлое, и будущее. Леонардо испытал внезапное, головокружительное ощущение свободы; небо и земля наполнились множеством пространств. Все было так, как он читал в книге: все передвигалось в чистом, слепящем, очищающем свете, что сверкающим дождем струился по холмам и горам, туманной росой наполнял воздух, до сияния нагревал травы на лугах.

Это было чистейшее блаженство.

Все казалось сверхъестественно ясным — он словно смотрел в самую суть вещей.

А потом, потрясенный, он ощутил, что скользит, падает с горы.

Возвратился все тот же сон, все тот же вечный его кошмар: падение без крыльев и ремней в бездну. Он отчетливо различал все: горный склон, влажные трещины, запахи леса, камней и гниения, мерцание реки внизу, крыши домов, геометрические узоры полей, спиральные перья облаков, словно вплетенные в небо… тут он оступался и падал, падал во тьму, в пугающую пустоту, где не было дна, не было будущего.

Леонардо кричал, чтобы просунуться к свету, ибо знал это место, это царство слепящей тьмы, которое исследовал и описал бессмертный Данте. Но теперь его поддерживало снизу жуткое тулово летящего чудища Гериона, той самой твари, что доставила Данте в Злые Щели, в восьмой круг Ада. Чудище было мокрым от слизи и воняло смертью и гнилью; воздух кругом был мерзок, и Леонардо слышал, как трещит внизу скорпионий хвост твари. Однако ему чудился божественный голос Данте, что шепотом обращался к нему, выводил его к свету сквозь самые стены преисподней.

И вот уже он парил над деревьями, холмами и лугами Фьезоле, а потом полетел к югу — к крышам, балконам и шпилям Флоренции.

Он легко двигал руками, приводя в движение огромные крылья, которые рассекали мирный весенний воздух. Сейчас он не стоял на своем аппарате, а висел под ним. Руками он приводил в движение ворот, чтобы поднимать одну пару крыльев, коленями давил на педаль, чтобы опускать вторую. Укрепленный на шее воротник помогал приводить в действие хвост механической птицы.

Это была, разумеется, не та машина, что висела в мастерской Верроккьо. С двумя парами крыльев она скорее походила на огромное насекомое, чем на птицу, и…

Леонардо проснулся как от толчка — и увидел овода, который сосал кровь из его руки.

Грезил ли он с открытыми глазами или видел сон и этот овод пробудил его? Он весь дрожал, обливаясь холодным потом.

Он вскрикнул, разбудив Никколо, и тут же схватился писать и рисовать в записной книжке.

— Я понял! — крикнул он Никколо. — Двойные крылья, как у мухи, дадут мне нужную мощь. Вот видишь, я тебе говорил: природа дает все. Искусство наблюдения — простое подражание.

Он изобразил человека, который висит под аппаратом, при помощи рук и ног управляя крыльями. Потом рассмотрел овода, который все еще с жужжанием вился вокруг, и записал: «Нижние крылья более скошены, чем верхние, как в длину, так и в ширину. Муха при остановке в воздухе на своих крыльях ударяет эти крылья с большой скоростью и шумом, выводя их из положения равенства и поднимая их вверх на длину этого крыла; и, поднимая, ставит его вперед, под наклоном так, что оно ударяется о воздух почти ребром; а при опускании крыла ударяет воздух плашмя». И сделал набросок для сборки руля.

— Как я мог не понимать, что моя машина нуждается в руле точно так же, как корабль? Руль будет работать, как хвост птицы. А если подвесить человека под крыльями, то очень легко достичь равновесия. Именно так! — Он вскочил и рывком поднял Никколо на ноги. — Совершенство!

Распевая одну из непристойных песенок Лоренцо, он плясал вокруг Никколо, смущенного странным поведением мастера, затем схватил мальчика и, оторвав от земли, закружил.

— Леонардо, в чем дело? — воскликнул Никколо, высвобождаясь.

— Да ни в чем, все прекрасно!

И вдруг восторженное настроение Леонардо разом схлынуло, и он увидел себя таким, каким, по всей видимости, казался сейчас Никколо, — полным болваном. Разве может изобретение развеять его боль? Может ли ожесточить его сердце к Джиневре?

Возможно, на краткий миг. Но это была измена, так же как и свидание с Симонеттой.

— Наверное, правы были те люди на рынке, — заметил Никколо. — Ты безумен, как Аякс.

— Вполне вероятно, — согласился Леонардо. — Но у меня полно работы, потому что Великую Птицу следует переделать, а ей на той неделе предстоит лететь перед Великолепным.

Было уже далеко за полдень. Он сунул книгу о золотом цветке в мешок, подал его Никколо и зашагал к городу.

— Я помогу тебе с машиной, — предложил Никколо.

— Спасибо, мне понадобится кто-нибудь на посылках.

Это, кажется, удовлетворило мальчика.

— Почему ты так орал и плясал, маэстро? — спросил он.

Леонардо засмеялся и замедлил шаг, ожидая, пока Никколо нагонит его..

— Трудно объяснить. Скажем так: решение загадки Великой Птицы сделало меня счастливым.

— Но как ты решил ее? Я думал, ты спишь.

— Мне был сон, — сказал Леонардо. — Дар поэта Данте Алигьери.

— Он подсказал тебе ответ? — недоверчиво спросил мальчик.

— Именно он, Никко.

— Значит, ты веришь в духов?

— Нет, Никко, только в сны.

Почти весь обратный путь они прошли молча, потому что Леонардо ушел в себя. Он то и дело останавливался, чтобы сделать запись или набросок.

Уже в городе Никколо спросил:

— Маэстро, ты веришь в сглаз?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Сегодня на рынке одна женщина сказала, что ты можешь быть колдуном, можешь овладеть душой человека, взглянув в его глаза. Ты это можешь, Леонардо?

— Нет, Никко, — мягко сказал Леонардо. — Не спорю, глаза — это врата души, но никакая духовная сила из них не исходит.

— Я видел, как один из слуг мессера Веспуччи заболел и умер от сглаза, — как бы между прочим сказал Никколо.

— Ты мог и ошибиться.

— Я видел, — упрямо повторил Никколо и вдруг добавил: — Ты не забыл, что мы должны зайти к маэстро Боттичелли?

— Нет, Никколо, я не забыл. Но я должен завершить маленькую Мадонну, прежде чем Великолепный и Симонетта приедут в мастерскую. После их ухода я навещу Сандро.

— По-моему, ты боишься, мастер, — сказал Никколо, не поднимая взгляда от мостовой.

— Боюсь чего?

— Что маэстро Боттичелли болен из-за тебя. — Никколо выразительно коснулся глаза. — Из-за тебя… и красивой женщины Симонетты.