Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи

Сандро молчал, целиком погруженный в свои мысли, но Леонардо продолжал:

— Когда моего отца задерживали во Флоренции дела, он спешно отсылал меня с посланием для Франческо — он и поныне управляет его владениями. Интересно, что было бы, если б я попробовал сейчас пробежаться коротким путем? Верно, заработал бы одышку. — И добавил после мгновенной паузы: — Сандро, мне страшно за тебя.

— Не надо, друг мой, — сказал Сандро, внезапно оживая. — Все говорят, что я пугаю их своей задумчивостью. Должно быть, душа моя еще не вполне очистилась.

— Ты все еще боишься?

— Да, — сказал Сандро, — я все еще боюсь за мадонну Симонетту… и за себя тоже. Когда надо мной потрудились врачи и я набрался сил, я настоял на том, чтобы отправиться с Лоренцо и Пико делла Мирандолой на виллу Веспуччи — повидать ее. Я знал, что с ней что-то неладно, я чувствовал это. Лоренцо, конечно, справедливо опасался, но я умолил его, хотя юный граф Мирандола был решительно против — и ради меня, и ради дамы.

— И что же? — спросил Леонардо, потому что Сандро умолк.

— Я сказал им, что страсть испарилась и осталась только вина.

— Это правда?

— Да, Леонардо, боюсь, что так.

— Тебе бы радоваться, что опять здоров.

— То-то и оно, Леонардо, что не вполне здоров. Скорее наоборот. Боюсь, когда граф очищал мою душу, он заодно нечаянно лишил ее способности к естественной любви, к экстазу.

— Вполне понятно, что ты чувствуешь себя слабым, неспособным к сильному чувству, — сказал Леонардо, — но тебе просто нужно отдохнуть и выждать. Ты еще поправишься.

— Тем не менее я убедился, что пуст, как евнух.

— Будь помягче к себе, Сандро, — пробормотал Леонардо.

— Мне стало грустно, когда я увидел Симонетту, — продолжал его друг. — Она серьезно больна. Убежден, что это по моей вине.

— А граф Мирандола не может ей помочь?

— В том-то и дело, что он не верит в ее болезнь.

— Так, может, ты ошибаешься?

— Нет, поверь, я точно знаю, что она больна.

— Она кашляла?

— Нет, не кашляла. Она была бледна, но это часть ее красоты. Она подобна ангелу; сама плоть ее бестелесна. Но мне удалось на минутку остаться с ней наедине — тогда уже все убедились, что ей от меня ничего не грозит, и не опасались за нее. Тогда я и понял… понял…

— Что ты понял, Пузырек?

— Что Симонетта впитала мой ядовитый фантом и не исторгла его. Мирандола лечил ее, но это было притворство: она обманула врача и удержала фантом.

Леонардо не мог всерьез рассуждать об экзорцизме и удержании фантомов, но нужно было понять и успокоить друга: видно, он еще не вполне пришел в себя после опасного ослепления Симонеттой.

— Откуда ты знаешь, что она не исторгла его?

— Потому что она не отрицает этого. Она улыбнулась, поцеловала меня и попросила не обсуждать этих дел с Лоренцо.

— Я все-таки не думаю…

— Она сказала, что скоро умрет. И что моя любовь — сокровище, прекрасное и утонченное, бальзам, смягчающий боль ее души. Под «любовью» она разумела фантом, который я создал в замену ей. Она назвала его «дверью в горний мир».

Сандро помолчал и добавил:

— И тогда я увидел его. Увидел в ее глазах.

— Тебе пришлось нелегко, друг мой, — признал Леонардо.

И вдруг ему вспомнилось, как улыбалась Симонетта, когда Мирандола изгонял из нее фантом. По спине у него пробежали мурашки.

— Когда я умирал от желания и тоски по Симонетте, я думал, что не вынесу этого, что лучше быть пустой тыквой, лишенной чувств…

Леонардо печально улыбнулся:

— Думаю, всякий, кто безнадежно влюблен, мечтает о том же.

— Но вот теперь я пуст и жажду лишь одного — наполниться.

Леонардо хлопнул друга по спине и обнял его за плечи.

— Ты скоро поправишься, обещаю. Деревенским девкам от тебя спасу не будет.

— Не лги мне снова, Леонардо. — В голосе Боттичелли не было ни малейшей злости. — Ты ведь мне уже однажды солгал.

Леонардо отшатнулся.

— Я знаю, что твоя дружба с Симонеттой не была невинной. Но не нужно бояться, никому из вас я не причиню зла.

Леонардо хотел что-то сказать, но Сандро прервал его:

— Не оправдывайся и не извиняйся. Ничего не нужно… сейчас. Я чувствовал, что в последнее время мы отдалились, и тревожился… тревожился за тебя, друг мой. Давай не дадим нашей дружбе остыть. К кому мы сможем прийти, если нас не будет друг у друга?

Леонардо согласился. Он чувствовал себя неловко и униженно и злился на себя, потому что Сандро был единственным близким ему человеком; и вот он, который куда лучше умел обращаться с машинами и холстами, чем с людьми, оказался близок к тому, чтобы потерять привязанность единственного друга.

Они шли молча, а потом он сказал:

— Я не собираюсь поддаваться этому, Пузырек, но мне страшно. Мне опять снилось, что я падаю.

— Может, тебе стоит попросить Лоренцо…

— Нет. Моя Великая Птица полетит, — сказал Леонардо. — Вот увидишь.

— Это вина Лоренцо. Он подбил тебя на это сумасбродство. Порой он забывает, что он не император. Он может быть столь же суров, как те тираны, которых он так ненавидит. Но это не стоит твоей жизни, милый друг.

— Не нужно мне было заговаривать об этом сне, Пузырек. Прошу тебя, не тревожься. Мое изобретение безопасно; со мной ничего не случится. Просто у меня душа немного не на месте, как у любого, кому предстоит выступать перед толпой.

— Конечно, — мягко сказал Сандро, словно успокаивая друга.

Но Леонардо уже пришел в себя.

— А скоро обо мне будут слагать песни. — Он обернулся и окликнул: — Эй, Аталанте! Сочини-ка песню, чтобы исполнить, когда я поплыву меж облаков!

Аталанте Мильоретти — он сидел с Зороастро да Перетолой в последней повозке — помахал рукой в знак согласия и начал наигрывать на своей лире спокойную, почти монотонную мелодию. Леонардо впал в задумчивое молчание. Потом сказал:

— У меня должно получиться, потому что я не собираюсь стать посмешищем всей Флоренции. И потерять Джиневру.

— Тогда у меня есть для тебя послание.

— Какое?

— Симонетта просила сказать тебе, что она поговорит с его великолепием.

Настал черед Леонардо промолчать.

— Думаю, это касается Джиневры, — продолжал Сандро. — Audentes fortuna juvat [38] Смелым помогает фортуна (лат.). . Ты — живое доказательство этой пословицы.

Городок Винчи был укрепленной крепостью, над которой главенствовал старинный замок с кампанилой, окруженный пятью десятками домов из розовато-бурого кирпича. Красные черепичные крыши устилала листва каштанов, кипарисов и лиственниц, а виноградные лозы и заросли тростника подступали тенью к самым окнам; и стенам. Городок с его выщербленными стенами и единственной крытой галереей стоял на возвышенности и смотрел на низину, поросшую оливковыми деревьями, — когда ветер шевелил их листву, она казалась серебряной. Дальше лежала долина Лукки, зеленая, с лиловыми тенями; ее окаймляли горные ручьи. Леонардо вспомнил, что, когда дождь очищает воздух, вдалеке отчетливо видны скалы и расселины Апуанских Альп близ Массы.