Александр Степанов - Семья Звонаревых

Варя кивнула головой своим новоявленным помощникам и заговорила с ними по-немецки:

– Прошу Вас, коллега Гирштейн, перейти в соседний блиндаж и приступить там к работе, а Вам, господин фон Валь, придётся ассистировать мне. Таня, ты отправишься с Гирштейном, возьми с собой и австрийского толмача.

Гирштейн элегантно раскланялся и, вымыв руки, ушёл вместе с Ветровой.

Прошло с полчаса, наплыв раненых временно прекратился.

– Пошли, Боря! Так и быть, перебинтую Вас сама, – пригласила Звонарёва Борейко.

Она усадила Борейко в кресло, помогла ему снять китель и рубашку. Готовя инструменты, сказала:

– А знаете, Боренька, сегодня много у меня прошло раненых. Очень трудный день, но когда победа, работать веселее и солдатам легче. Просто не перестаешь удивляться, до чего же терпелив русский человек… Раненый, истекает кровью, а улыбается. «Ничего, – говорит, – переживём, главное наша взяла…». Солдаты это наступление по-своему окрестили. – Варя подошла к Борейко, держа в руках шприц.

– Как же? – спросил капитан.

– Брусиловским прорывом! – ответила Варя.

Борейко долго молчал, следя за Варей, за её ловкими руками.

– Да, это хорошо сказано, – наконец тихо проговорил он. – Настоящий прорыв. Лучше не скажешь. Теперь немцы покатятся… Только бы у нас хватило пороху…

В буквальном и переносном смысле, – подхватила Варя его мысль.

Звонарёва пинцетом вскрыла кровоточащую рану, извлекла из неё несколько мелких металлических осколков и сразу покраснела.

– Полюбуйтесь, – ткнула она один из них под нос немцу. – Ваши мерзавцы стреляют разрывными пулями.

– Только слабость и несовершенство русской техники не позволяют нам применять такие пули, – возразил Валь.

– Вздор! Мы не варвары и строго придерживаемся постановлений Гаагской конференции.

Обратившись к Борейко, она сказала:

– Счастливы Вы, Боренька! На вершок правее – и мы сегодня уже не беседовали бы с Вами. Теперь держитесь, дорогой.

В руке Звонарёвой сверкнул ланцет, и она двумя точными ударами глубоко вскрыла рану, из которой показался гной. Очистив рану, она вставила тампоны для дренажа. Капитан, бледно-серый от боли, с широко раскрытыми глазами, жадно хватал ртом воздух.

– Не найдётся ли у Вас стаканчика спирту? – наконец прохрипел он.

Варя налила ему полмензурки и, разбавив водой, подала ему.

– Больше не дам.

– Налейте, пожалуйста, верхнюю половину мензурки, – взмолился капитан.

Варя со вздохом повиновалась. Дрожащей от боли рукой Борейко взял мензурку и выпил спирт.

– Спасибо! Теперь потопаю к Вашему мужу.

Варя, проработавшая беспрерывно почти целые сутки, валилась с ног. Посмотрев, как фон Валь перевязывал раненых, она дала ему несколько указаний и вышла, оставив в блиндаже Ирину.

– С пяти часов утра я на ногах. Совсем одурела от запаха крови и эфира, – устало пожаловалось Звонарёва сестре. – Где тут можно растянуться на земле и полежать спокойно хотя бы с четверть часа?

– Вон там, на берегу Путиловки, случайно сохранилось несколько кустиков, – показала Ирина.

Варя прилегла в слабой тени кустарника и тотчас уснула.

Изредка доносилась редкая ружейная трескотня, прерываемая иногда дробью пулемёта. Лениво стреляли тяжёлые батареи. В воздухе надоедливо жужжал германский самолёт. Казалось, полуденный жар заворожил обе воющие стороны. Напряжённость боя явно спадала. Немцы и русские производили перегруппировки, подтягивали резервы, готовясь к новым ожесточённым схваткам.

Вдали басовито грохнула тяжёлая пушка, и высоко над головами просвистел снаряд. Через некоторое время долетел отдалённый ревущий звук разрыва.

Варя открыла глаза.

«Это пушки Сергея, – мелькнула мысль. – Я сплю уже полчаса», – она взглянула на часы.

Варя провела рукой по лицу, будто умываясь, стряхнула окончательно с себя сон, вскочила на ноги. После короткого отдыха её молодое лицо снова оживилось.

– Прекрасно отдохнула! Теперь могу опять взяться за работу, а то у меня уже начинали трястись руки от усталости, – проговорила она, входя в операционный блиндаж.

Подойдя к операционному столу, Звонарёва с удивлением и испугом увидела на столе раненного в ногу унтер-офицера. Ещё несколько минут назад он бодро говорил и даже не очень жаловался на боль в ноге. Рану нельзя было причислить к тяжёлым. Сейчас он умирал. Звонарёва начала считать пульс, который с каждой секундой слабел всё сильнее.

– Раневой шок, – пояснил Валь.

– Скорее камфару, – скомандовала Звонарёва.

Немец начал методически промывать шприц.

Варя вырвала у него шприц и сама сделала инъекцию. Пульс стал улучшаться, опасность миновала.

– Потрудитесь двигаться побыстрее, господин фон Валь, когда я Вам отдаю приказания! – резко проговорила Варя. – Блохин, подите-ка сюда.

– Сей секунд, Варвара Васильевна!

– Этот немец не хочет меня слушаться, из-за него сейчас чуть не умер раненый.

– Прикажете его порешить? – угрожающе вскинул Блохин винтовку.

При виде направленного на него штыка немец отчаянно заверещал:

– Вы не имеете права меня убивать! Женевская конвенция воспрещает применение вооружённой силы к медицинским работникам. Не понимаю, почему Вы так волнуетесь, фрау, в России много солдат. Одним больше, одним меньше – что это изменит?

– Ну и логика! Нечего сказать, хорош врач. Обождите пока, Филипп Иванович. Пуганули его – теперь будет послушнее, – закончила Звонарёва.

Солдат убрал винтовку. дальше работа протекала в полном молчании. Немец беспрекословно и расторопно исполнял все распоряжения Звонарёвой.

Немного погодя она прошла в соседний блиндаж поглядеть, как там идёт дело.

Глаза Гирштейна блестели от удовольствия, когда раненый облегчённо вздыхал и благодарно улыбался доктору.

– Гут, карош зольдат, молодец! – коверкал русские слова врач.

Гирштейн с увлечением ловко работал ланцетом. Осипенко едва успевала подавать инструменты и бинты.

– Он научил меня, как называется по-немецки вата, бинты, марля, так что я понимаю его без переводчика, – радостно сообщила Ирина.

Звонарёва ласково потрепала девушку по щеке.

– Очень рада, что у Вас всё в порядке. А у меня из-за оплошности фон Валя чуть не умер раненый…

Слова Вари услышали собравшиеся у перевязочного пункта раненые и моментально всполошились:

– Что же это такое, братцы? Немцы-врачи убивают наших раненых, а наша докторша тут под кустиком прохлаждается, – заорали в толпе.

– Бей немчуру, бей докторшу! – орали они, врываясь в блиндаж.

Гирштейн в ужасе поднял вверх руки и что-то закричал по-немецки. Осипенко от страха залезла под операционный стол и разрыдалась.

– Назад! Не смейте его трогать! – бросилась на помощь Гирштейну Звонарёва, загораживая собой врача.