Александр Степанов - Семья Звонаревых

– Как только я услышал от Шихлинского об этом, сейчас же вспомнил Вашу батарею. Звонарёв и Зуев очень подходят для службы в этих частях. Да и Вы, конечно, быстро освоитесь с такой техникой. Формирование начнётся осенью и должно быть закончено к весне. Район формирования намечен под Москвой. Да и солдаты хорошие – обученные, натренированные, дружные. Вот я и заготовил Вам сюрприз.

Кочаровский, плотно прикрыв дверь, тихо спросил:

– Самую последнюю новость знаете?

– Нет, Ваше превосходительство, – ответил Борейко.

– В связи с нашими неудачами на фронте царь сместил великого князя НИколая Николаевича с должности Верховного главнокомандующего.

– И кто же вместо него?

– Сам царь.

– Было плохо, а стало ещё хуже. Царь не будет командовать. Он для этого не пригоден. Зато им будет повелевать царица, а ею – Гришка Распутин. Он фактически у нас и станет верховным главнокомандующим, пьяный конокрад! То-то немцы обрадуются, – с горечью произнёс Борейко.

– Генерал Алексеев назначен начальником штаба его величества, продолжал Кочаровский.

– Редкостная по своей полной бездарности в военном деле личность, со злостью сказал Борейко.

Когда капитан сообщил о смене Верховного командования Блохину, солдат только плюнул.

– Хрен редьки не слаще. Николай большой ли, маленький – всё одно. Солдатам лучше от этой перемены не станет.

Переночевав в штабе армии вместе с Кочаровским, Борейко на следующее утро выехал к месту стоянки тяжёлого дивизиона. Опять те же дороги, бесконечные беженцы, жалкие, голодные, больные, плачущие дети и страдающие, полные отчаяния глаза женщин.

– Какой ужас, какие страдания! – возмущался Кочаровский. – Никто не отвечает за эти безобразия! Поневоле начинаешь понимать, почему нашими порядками возмущаются революционеры.

– Никак и Ваше превосходительство начинает понимать кое-что? усмехнулся Борейко.

…Тяжёлый дивизион только что подошёл к месту бивуака, когда подъехали Кочаровский и Борейко. Борейко направился к своей батарее.

Блохин уже успел предупредить солдат о возвращении командира. Они быстро построились, прибежал весь запылённый и измазанный Звонарёв. Прилетел Вася Зуев.

– Здорово, орлы! – громко с большим чувством поздоровался Борейко с батареей.

Солдаты ответили чётко и весело. Борейко прошёлся по фронту, всматриваясь в лица солдат. Они сильно загорели, похудели, но выглядели бодро.

После трёх недель отсутствия Борейко снова почувствовал себя дома.

Последние дни Борейко многое делал, чтобы разыскать Хатова. Но он как в воду канул – ни слуху ни духу. Каково же было его удивление, когда он в списках награждённых за особые заслуги увидел имя Хатова, «с риском для жизни спасшего ценности Новогеоргиевской крепости».

«Что за чушь! – подумал Борейко, в растерянности потирая себе лоб. Не может быть! Тут явно какое-то недоразумение».

Наведя справки в штабе о Хатове, Борейко узнал, что он, «совершивший невиданный подвиг отваги и бескорыстия», сейчас на заслуженном отдыхе. О чиновнике из казначейства, прилетевшим вместе с Хатовым на шаре, никто ничего не знал.

Борейко понимал, как много в прояснении этой странной истории значат показания именно этого чиновника, и потому начал его розыски. «Не может быть, чтобы ошибся Качиони! Не может быть. Тогда как же деньги оказались не в кармане Хатова, а в государственных сейфах? Нет, тут что-то не так, нужно проверить, – говорил себе Борейко. – И я это сделаю, чего бы мне это не стоило».

Тяжёлый дивизион после дневки двинулся дальше на Кобрин-Пружаны-Барановичи. Борейко сообщил своим офицерам о предполагаемом создании ТАОНа. Больше всех от этого был в восторге Вася Зуев. Заинтересовался этой идеей и Звонарёв. Его, конечно, больше устраивало возвращение на завод, о чём он уже не раз писал Техменёву. Но генерал неизменно отвечал, что ещё не подошло время.

В Кобрине получили дневку, и все занялись хозяйственными делами. Беспокоило состояние лошадей, крайне истощённых.

Борейко собрал солдат, рассказывал им о состоянии лошадей, просил помочь ему выйти из трудного положения. Это обращение командира возымело своё действие. Вскоре Кирадонжан с удивлением заметил, что лошади первой батареи стали значительно лучше выглядеть, и просил Борейко поделиться секретом.

– В единении солдат и офицеров батареи, – усмехнувшись, проговорил Борейко.

– Либеральничаете с солдатней на свою голову. Знаете, теперь всеми тяжёлыми батареями в Ставке ведает тоже портартурец, конечно хорошо Вам известный генерал Шихлинский, – брюзжал Кирадонжан.

– Али Ага Шихлинского я знал ещё капитаном. Был тогда он очень порядочным человеком… – ответил Борейко.

…Спустя несколько дней, когда батарея двигалась по шоссе, её встретил Кочаровский. С генералом было ещё двое офицеров, которых Борейко, как ему показалось, не знал.

Капитан скомандовал «смирно» и подъехал к Кочаровскому. Генерал указал на ехавшего рядом всадника, в котором Борейко узнал Али Ага Шихлинского.

– Али Ага! – радостно воскликнул Борейко, узнав генерала, и тот час опомнился, добавив: – Ваше превосходительство!

– Для старых друзей я, как прежде, Али Ага. Прошу меня так и величать, – ответил Шихлинский.

Когда батарея остановилась на ночлег, оба генерала снова появились у Борейко. Борейко подробно рассказал обо всём, что произошло в Новогеоргиевске. Шихлинский внимательно слушал и что-то записывал в блокнот.

– Весьма поучительно всё, что Вы рассказали. Моё мнение, что крепости отжили своё время, подтверждается. Так я и буду докладывать по начальству, – резюмировал свои мысли Шихлинский.

Затем он поинтересовался «делом Хатова», как он выразился. Борейко рассказал всё, что знал.

– Вы правы, надо найти чиновника. И в этом я Вам помогу, – сказал генерал.

Общее летнее наступление германских войск от Балтийского моря до чёрного изменило маршруты санпоезда. Рейсы стали частыми, но короткими, а маршруты – неожиданными. Поэтому, когда Краснушкин узнал, что поезд идёт через Брест-Литовск до города Пружаны, он не удивился.

– Пружаны так Пружаны!

Трудно стало с доставкой нелегальной литературы. В поезде появилось много новых врачей, сестёр и полицейских соглядатаев. Уже не один раз устраивались обыски. Всё более подозрительно посматривал Лялин на Варю. Обстановка в поезде ухудшалась, создалась атмосфера недоверия и настороженности. Кто-то умело работал, сея слухи и сплетни, и добивался разобщенности и подозрительности среди служащих.

С каждым рейсом поезд терял свой аристократический профиль. Сначала понемногу, а потом всё больше и больше в его вагонах появлялись раненые армейские рядовые солдаты.