Вадим Полищук - Деляга

— Жалко, хлеба мы бы тоже взяли.

— А как подводы придут, все готово будет.

— А сала нет?

— Нет, кабанчика я еще не колол — рано. Ну что, давай рассчитаемся?

Вова сунулся в мешок, который уже притащил сын хозяина, проверил качество. Сверху лежали крупные, красивые клубни.

— Давай!

Вова отсчитал полтинник, потом ему же пришлось писать расписку, под которой борода нарисовал несколько корявых букв, означающих подпись продавца. Расстались стороны довольные друг другом. Обратно двинулись, сгибаясь под тяжестью груза.

— Как прошло?

Вова гордо скинул мешок на землю.

— Лучше бы донести помогли, — посетовал Три Процента. — Чисто все. Я ему лапши на уши навешал, что нас в лесу целый полк и, если начпроду его картошечка понравится, то мы у него весь излишек урожая скупим.

— А эту почем взял? — поинтересовался Акимов.

— Полтинник два мешка, в расписке написал, что за восемьдесят.

Вова протянул сержанту бумагу. Акимов посмотрел, фыркнул.

— Здесь всего килограммов сорок, получается больше, чем по рублю за килограмм. Дороговато.

— С учетом военной инфляции…, — начал умную речь Вова.

Сержант махнул рукой.

— Ладно, и так сойдет. А хлеба, сала?

— Не было ничего. Хлеб, сказал, только в печь поставили, кабанчика еще не кололи.

— Не повезло, — констатировал Акимов. — Но сорок килограммов нам надолго хватит. Соль у меня есть, а хлеб еще найдем. Давайте, груз разделим.

В первом мешке, в который Вова заглядывал, оказалась вполне приличная картошка, а во втором…

— Это он для свиней держал, — констатировал Молчунов.

Грязная мелочь. Судя по запаху, уже подгнившая, несмотря на недавний сбор урожая и недолгий срок хранения.

— Слушай, Лопухов, — ласково начал сержант, — а ты не мог просто пойти и купить у мужика два мешка нормальной картошки?

Три Процента открыл рот, попутно придумывая оправдание, но его неожиданно поддержал Санька.

— Этот куркуль просто так не продал бы. Поначалу он на сказки повелся, потом, видимо, понял, что его дурят. Я это сразу просек.

— А чего молчал? — удивился Вова.

— У него при себе ствол был, — пояснил Санька, — не стоило дергаться.

— С чего ты взял, что у него было оружие? — спросил Акимов.

— Он все время бочком держался и левую руку придерживал — наверняка, ствол за поясом. Либо обрез, либо наган от какого-нибудь уполномоченного с коллективизации завалялся. Да и сынок у него призывного возраста, тоже не с пустыми руками домой рванул.

— А чего пилотку левой рукой не поправил?

— Да я забыл, — смутился Санька. — Финку в руке сжал, думаю, если он, так я его…

— Ясно, — подвел итоги вылазки за продовольствием сержант, — разбираем, что есть и уходим.

Запихивая свою часть груза в вещмешок, Вова нашел повод для оптимизма.

— Хотя бы нести легче будет.

Но его никто не поддержал, все быстро распихали добытое Вовой и Санькой, и быстро двинулись прочь. Ушли, впрочем, недалеко, голод оказался сильнее. Буквально в паре километров разожгли костер, едва дождались образования каких-то углей и начали запихивать в них картофелины, вороша жар обугливающимися веточками.

— Может, готово?

Вовин вопрос послужил командой к действию всем остальным. Не обращая внимания на боль, Три процента обдирал с картофелины обугленную корку, а затем, не дождавшись, пока Акимов вытащит из сидора обещанную соль, запихивал в рот обжигающую, перемазанную сажей, но такую безумно вкусную картофелину. Несколько минут у костра царило молчание, только звуки поглощаемой еды, да неразборчивые звуки, когда запихиваемая в рот картошка оказывалось слишком горячей даже для оглодавших красноармейцев. Постепенно, первый голод прошел, и запихивать картошку в угли стали более вдумчиво, а вытащенную из костра остужать.

Кровь отлила от головы к желудку, и Вова попытался проанализировать ситуацию. На чем он прокололся и почему приемы, безотказно срабатывавшие в новой России, дали осечку здесь? Через некоторое время, он пришел к выводу, что все дело в менталитете. Там ему приходилось иметь дело с людьми хоть умными и образованными, но выросшими и воспитанными еще во времена развитого социализма. Перед такими молодой и беспринципный деляга имел преимущество, редко кто мог противостоять его напору. Здесь же пришлось ему иметь дело с хоть и с дремучим мужиком, но науку «купи-продай и ближнего кинь» освоившим вместе с молоком матери.

«Надо быть изворотливее и нахрапом не действовать» — решил Три Процента. Но мысли его постепенно угасли, глаза сами собой слиплись, и он незаметно провалился в сон, ощущая приятную тяжесть в еще недавно пустом брюхе.

Проснулся Вова не по собственной воле. Проще говоря, Санька его грубо растолкал. Спросонья он не сразу въехал в окружающую обстановку.

— А?! Что?! Немцы?!

— Хуже, — посетовал на судьбу Санька, — Акимов вспомнил о том, что он сержант.

Вообще-то оружие чистить несложно. И не тяжело. И уж всяко лучше, чем на плацу строевой рубать или на хозработах загибаться. И лучше всего чистить личное оружие, если до этого из него не стреляли, по меньшей мере, год. А если дело происходит в теплой казарме или, на худой конец, в непромокаемой армейской палатке, то тогда чистка превращается в отдых.

Все изменяется, когда солдаты попадают в окопы на передовой. С одной стороны от состояния твоей винтовки зависит твоя же жизнь, с другой… Зачем винтовку чистить с утра, если через несколько минут, возможно, из нее придется стрелять? К тому же, пока боец чистит свою винтовку он, считай, небоеспособен. А вечером ее, зачем чистить? Вдруг немцы ночью полезут? Немцы ночью не воюют? А разведка немецкая! Вот то-то. А зачем ее вообще чистить? Она же и так стреляет. Откажет? Да ну? До сих пор не отказывала, а вот тут возьмет и просто так откажет? Да и хрен с ней! Для создания плотности огня у нас пулеметы есть. И артиллерия. И минометы. Вот они пусть и отдуваются, а от одной винтовки немного зависит. Износ ствола увеличивается? Ой, не смешите меня! Неизвестно, кто раньше кончится: ствол винтовки или ее хозяин. Второе гораздо более вероятно. А еще для чистки ветошь требуется, масло. А если нет их под рукой? А вдруг дождь пойдет? Или снег?

Словом, каждый опытный солдат найдет тысячу и одну причину, чтобы от данной процедуры отмазаться. Только землеройные работы могут вызвать у солдата еще большее неприятие и бурную мозговую деятельность по поиску причины неучастия в них. У каждого, кто пробыл на фронте хотя бы неделю, всегда есть наготове история, как он в мелкой ямке обстрел пережил, а товарищей командиров в надежном блиндаже прямым попаданием гаубичного снаряда убило. Нет, конечно, когда нужно срочно окопаться в ожидании танковой атаки или минометного обстрела, то тут энтузиазм резко подскакивает. Но какой дурак будет рыть с вечера окоп, если есть вероятность утром двинуться дальше?