Ной Гордон - Шаман

Проснувшись, Шаман с удивлением отметил, что его не оставляют чрезвычайно противоречивые чувства: острое и горькое чувство того, что его отца больше нет, и знакомое ему ощущение безопасности, которое он всегда испытывал под крышей своего дома — будто каждая частица его тела и разума была исполнена спокойствия. Это спокойствие, казалось, восполнило утрату. Услышав легкое поскрипывание крыши от внезапного порыва ветра с равнины, он потерся щекой о подушку и грубую ткань простыней и принюхался к ароматам завтрака, которые доносились снизу; чувствовался даже запах росы, оставшейся на траве, что росла на заднем дворе, под горячим желтым солнцем. Выйдя из уборной, он хотел было спуститься по дорожке к реке, но вспомнил: только через несколько недель вода прогреется настолько, что можно будет искупаться.

Когда он вернулся к дому, Олден как раз выходил из амбара и жестом подозвал его к себе.

— Надолго ты к нам, Шаман?

— Еще не знаю, Олден.

— Я вот о чем спросить хотел. Тут у нас пашня не засажена. Даг Пенфилд уже вспахал землю, но мы завозились что-то с народившимися ягнятами и еще кучей всяких дел, потом все это стряслось… Ты бы мог помочь мне высадить там маклюру. Четыре дня бы потратил, а?

Шаман покачал головой:

— Нет, Олден, не могу.

Увидев раздражение на лице старика, он почувствовал себя виноватым и попытался объяснить, но тот не захотел ничего слушать. Олден все еще относился к нему как к младшему сыну хозяина, которому можно давать всякие поручения. Старик был туг на ухо, работать на ферме ему было тяжело, сын доктора действительно мог бы ему помочь. И этот отказ будто бы ставил его на место, потому Шаман попытался смягчить свои резкие слова:

— Я бы помог, но задержаться смогу только на пару дней. И если я не успею, вам с Дагом придется управляться самим, — сказал он, но Олден с кислым видом отвернулся.

Шаман с матерью понимающе улыбнулись, наблюдая, как он садится на свой стул.

Они стали непринужденно болтать о всякой ерунде. Шаман нахваливал вкуснейшие колбаски и яйца, которые мать приготовила на завтрак. Ничего подобного он не ел с тех пор, как уехал из дому.

Она рассказала, что видела вчера по пути в город трех голубых цапель.

— Кажется, в этом году их гораздо больше, чем раньше. Может, они прилетели сюда из тех мест, где идет война, — предположила Сара.

Он не спал допоздна, зачитавшись дневником отца. У него возникло несколько вопросов, которые он хотел бы задать ей, но знал, что ей тяжело говорить об этом, поэтому промолчал.

После завтрака он засел за врачебные записи отца. Никто не вел записи лучше, чем Роберт Джадсон Коул. Даже если уставал до смерти, он все равно всегда тщательно записывал все и лишь потом шел спать; поэтому теперь у Шамана был полный список всех пациентов, которых его отец лечил в последние дни, после своего возвращения.

Он спросил мать, можно ли ему взять Босса и двуколку на день.

— Я хотел бы навестить последних пациентов отца. Тифозная лихорадка — очень заразная болезнь.

Она кивнула.

— Конечно, без лошади и двуколки тебе не обойтись. Но чем же ты пообедаешь? — забеспокоилась она.

— Я заверну в бумагу пару твоих хлебцев и возьму их с собой.

— Отец часто так делал, — тихо сказала она.

— Знаю.

— Я заверну тебе поесть.

— Если не трудно, мам, я буду очень рад.

Он подошел к ней и поцеловал ее в лоб, Сара сидела, не шелохнувшись, но затем взяла его за руку и крепко сжала ее. Когда в конце концов она отпустила ее, Шаман в очередной раз поразился, насколько красива его мать.

Первой его остановкой стала ферма Вильяма Бемиса, который повредил спину, принимая теленка. Бемис с трудом повернул голову, ноющую от боли, но сказал, что чувствует себя лучше.

— У меня почти закончилась та вонючая мазь, которую мне оставил твой отец.

— Вас не лихорадило, мистер Бемис?

— Еще чего. У меня просто спина болит, откуда быть жару? — Он хмуро посмотрел на Шамана. — Вы возьмете с меня плату за этот осмотр? Я ведь вас не звал.

— Нет, сэр, никакой платы. Рад, что вам лучше, — ответил Шаман и передал мужчине новую порцию «вонючей мази», еще больше обрадовав пациента.

Он также попытался заехать ко всем старым знакомым отца, чтобы просто поздороваться с ними. К полудню он добрался и до Шрёдеров.

— Как раз к обеду, — радостно поприветствовала его Альма и недовольно скривилась, когда он ответил, что у него есть еда с собой.

— Тогда ты бы мог съесть ее за нашим столом, — предложила она, и он согласился, обрадовавшись компании. Сара положила ему и несколько кусочков холодного мяса, и запеченную сладкую картошку, и три хлебца, разрезанных пополам и намазанных медом. Альма принесла блюдо с жареным перепелом и персиковый пирог.

— Ты не сможешь устоять перед моим пирогом с вареньем, — сказала она, и он угостился двумя кусочками и взял немного мяса перепела.

— Твой папа знал, что незачем брать с собой еду, если он собирается приехать к нам в дом в обеденное время, — шутливо сказала Альма. Она заглянула ему в глаза: — Ты ведь останешься в Холден-Кроссинге, чтобы лечить нас?

Он удивленно моргнул. Это был вполне закономерный вопрос, который он и сам себе должен был давно задать, но которого до этих пор старательно избегал.

— Альма! Я еще вроде как не думал об этом, — сбивчиво ответил он.

Гус Шрёдер подался вперед и прошептал, будто делясь с ним какой-то тайной:

— А почему бы и не остаться?

Во второй половине дня Роб Джей приехал к семье Сноу. Эдвин Сноу выращивал пшеницу на ферме у северной границы города — это был самый дальний уголок Холден-Кроссинга. Он был одним из тех, кто прислал за доктором Коулом-старшим сразу, как только прослышал о его возвращении, потому что у него загноился палец на ноге. Шаман увидел, что теперь этот человек спокойно прогуливается по двору, и нога у него на месте.

— О, с ногой все в порядке, — радостно поделился он. — Твой отец тогда приказал Тильде держать ее крепко-накрепко, пока он твердой рукой вскрывал мне кожу своим маленьким ножичком. Я отмачивал ее в солях, как он и сказал, чтобы вывести эту заразу. Это удивительное совпадение, что ты приехал именно сегодня. Тильде нездоровится.

Они нашли миссис Сноу в курятнике. Она кормила цыплят и выглядела настолько нехорошо, что казалось, у нее нет сил даже бросать зерно. Она была крупной, полной женщиной с румяным лицом, и призналась, что чувствует легкий жар. Шаман с ходу определил, что у нее поднялась температура, и заметил, что она испытала облегчение, когда он отправил ее в постель, хотя и утверждала всю дорогу до дома, что это вовсе необязательно.