Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2

Во время этой тирады маршала Таверне раздраженно грыз ногти.

— Ничего не понимаю, — произнес он наконец.

— И я тоже, барон.

— Вот уж правда можно подумать, что король забавляется твоим беспокойством, потому что…

— Я и сам пришел к такому выводу, барон. Наконец…

— Послушай, герцог, нужно найти выход из этого дурацкого положения, придумать какой-то хитрый ход, чтобы все разъяснилось.

— Ах, барон, барон, — вздохнул Ришелье, — вызывать королей на объяснения — опасное дело.

— Ты так думаешь?

— Да. Хочешь знать мое мнение?

— Скажи.

— Есть у меня кое-какие подозрения.

— Какие же? — высокомерно осведомился Таверне.

— Ну вот, ты уже и сердишься.

— Мне кажется, есть отчего.

— Ладно, не будем говорить об этом.

— Напротив, давай поговорим. Объяснись.

— Тебя прямо так и тянет на объяснения, это уже какая-то навязчивая идея. Будь поосторожнее.

— Нет, герцог, ты просто прелесть. Ты видишь, что все наши планы задержались, в моих делах какая-то необъяснимая заминка, и советуешь мне подождать.

— Послушай, какая заминка?

— На вот, посмотри.

— Письмо?

— Да, от моего сына.

— А, от полковника.

— Хорошенький полковник!

— А что случилось?

— Филипп уже почти месяц ждет в Реймсе обещанного королем назначения, его же все нет, а через два дня полк выступает.

— Черт побери! Выступает?

— Да, в Страсбург. Так что если в течение двух дней Филипп не получит патент…

— И что будет?

— То через два дня он будет здесь.

— Все ясно, о нем забыли. Бедняга. В канцеляриях нового министра это обычное дело. Ах, если бы я стал министром, патент был бы уже выслан.

Таверне хмыкнул.

— Ты что-то хотел сказать?

— Я хочу сказать, что не верю ни одному твоему слову.

— То есть как?

— Если бы ты стал министром, ты послал бы Филиппа ко всем чертям.

— Ого!

— И его отца тоже.

— Ого!

— А его сестру еще дальше.

— Беседовать с тобою, Таверне, сплошное наслаждение, ты просто бесконечно остроумен, но кончим на этом.

— Я ничего не прошу для себя, но что касается моего сына, тут кончать рано: его положение невыносимо. Герцог, надо непременно повидать короля.

— Уверяю тебя, я только это и делаю.

— Поговори с ним.

— Э, мой дорогой, с королем не поговоришь, если он не желает говорить с тобой.

— Принудь его.

— Ну, друг мой, я ведь не папа римский.

— В таком случае, ваша светлость, мне придется поговорить с дочерью, потому что все это мне крайне подозрительно, — заявил Таверне.

То были магические слова.

Ришелье изучил Таверне и знал, что барон — человек столь же бессовестный, как и г-н Лафар или г-н де Носе, друзья его юности, сумевшие сохранить незапятнанной свою прекрасную репутацию. Он боялся союза между отцом и дочерью и вообще боялся любых неведомых обстоятельств, которые могли бы стать причиной его опалы.

— Ладно, не сердись, — сказал он. — Попробую еще раз. Только мне нужен какой-нибудь предлог.

— У тебя он есть.

— Да?

— Разумеется.

— И что же это за предлог?

— Король дал обещание.

— Кому?

— Моему сыну. И обещание…

— Да, пожалуй.

— Ему можно напомнить про обещание.

— Действительно, это ход. Письмо у тебя?

— Да.

— Дай мне его.

Таверне достал из кармана камзола письмо и протянул герцогу, советуя ему быть и решительным, и осмотрительным.

— Вода и пламень, — пробурчал Ришелье. — Совершенно ясно, что мы делаем глупость. Но вино налито, его нужно выпить.

Он позвонил.

— Одеваться и карету, — приказал герцог и, повернувшись к Таверне, с беспокойством поинтересовался:

— Барон, ты собираешься присутствовать при моем туалете?

Барон понял, что, ответив утвердительно, он весьма огорчит своего друга.

— Нет, дорогой мой, это невозможно, я должен ехать в город. Назначь мне лучше где-нибудь встречу.

— Скажем, во дворце.

— Хорошо, во дворце.

— Важно, чтобы ты тоже повидался с королем.

— Ты так считаешь? — обрадовался Таверне.

— Даже настаиваю. Я хочу, чтобы ты самолично убедился, верно ли я тебе все передам.

— Ну, в этом я не сомневаюсь, но в конце концов раз ты так хочешь…

— Ну а ты-то сам хочешь, а?

— Если честно, да.

— Отлично. Тогда в зеркальной галерее в одиннадцать. Я как раз пойду к его величеству.

— Договорились. До встречи.

— И забудем нашу размолвку, дорогой барон, — предложил Ришелье, старавшийся до последнего не наживать себе врага, силы которого он пока не знал.

Таверне сел в карету и уехал, а потом в глубокой задумчивости долго прогуливался по парку, меж тем как Ришелье, отдавшись в руки камердинеров, старательно подмолаживался, каковая важная операция занимала у прославленного победителя при Маоне не меньше двух часов.

При всем при том он управился куда быстрее, чем полагал Таверне, и ровно в одиннадцать барон, который был начеку, увидел, как карета герцога подкатила к дворцовому крыльцу; дежурные офицеры приветствовали Ришелье поклоном, а привратники распахнули перед ним двери.

Сердце Таверне готово было выпрыгнуть из груди; он завершил прогулку и неторопливо, хотя его так и подмывало ускорить шаг, прошел в зеркальную галерею, где множество придворных, не из самых важных, чиновников с прошениями и честолюбивых дворянчиков застыли, как изваяния, на скользком паркете, весьма подходящем подножии для подобного рода фигур ловцов Фортуны.

Таверне, вздохнув, вмешался в толпу, но при этом предусмотрительно занял такое место, чтобы оказаться возле маршала, когда тот выйдет от короля.

— Заставить меня, который всего месяц назад ужинал с его величеством, торчать среди нищих дворянчиков и засаленных писцов! — пробормотал он сквозь зубы.

И под его нахмуренным лбом стали возникать самые гнусные предположения, которые вогнали бы в краску бедную Андреа.

Ришелье, как и обещал, отважно предстал пред очи его величества в тот самый момент, когда принц Конде подавал королю рубашку.

Увидев маршала, король так резко отвернулся от него, что рубашка едва не упала на пол, а удивленный принц отшатнулся.

— Прошу прощения, кузен, — извинился Людовик XV, давая понять принцу, что это резкое движение не имело к нему никакого отношения.

Таким образом Ришелье понял, что король гневается на него.

Но поскольку герцог решил даже намеренно, если в том будет необходимость, вызвать королевский гнев, чтобы потом был повод объясниться, он сменил, как при Фонтенуа [117] Деревня в Бельгии, при которой в 1752 г. французская армия под командованием Морица Саксонского нанесла поражение соединенной англо-австрийской армии. , позицию и встал так, чтобы король, направляясь к себе в кабинет, не смог миновать его.