Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2

Не удар, а зрелище, открывшееся ему, свалило его с ног: в этом доме, который он полагал безлюдным, у этой двери, в которую он стучался, не получая ответа, ему предстала Андреа.

Девушка, а это была именно Андреа во плоти, тоже вскрикнула; потом, оправившись от испуга, который, судя по всему, был невелик, потому что она кого-то ждала, Андреа спросила:

— Кто там? Кто вы такой? Чего вам надо?

— Ах, простите, простите, мадемуазель! — пролепетал Жильбер, смиренно склонившись чуть не до земли и пряча лицо.

— Да ведь это Жильбер! — воскликнула Андреа с изумлением, в котором, однако, не слышалось ни страха, ни ярости. — Жильбер в этом саду? Зачем вы сюда пришли, друг мой?

Такое обращение болезненно отозвалось в самой глубине души молодого человека.

— Ах, не убивайте меня вашим презрением, мадемуазель, — волнуясь, начал он. — Смилуйтесь надо мной, я столько перестрадал!

Андреа смотрела на Жильбера удивленно, явно не понимая, в чем причина такого уничижения.

— Прежде всего, — обратилась она к нему, — поднимитесь с земли и объясните, как вы сюда попали.

— Ах, мадемуазель, — воскликнул Жильбер, — я не встану, пока вы меня не простите!

— Что вы такого сделали, чтобы мне вас прощать? Говорите же, объяснитесь; уж во всяком случае, — с печальной улыбкой продолжала она, — вина ваша, надо думать, невелика, а потому простить вас будет не трудно. Кто дал вам ключ? Филипп?

— Ключ?

— Ну да, мы с Филиппом условились, что в его отсутствие я никому не стану отворять, а раз вы сюда проникли, то, надо думать, впустил вас Филипп, если, конечно, вы не перемахнули через стену.

— Ваш брат, господин Филипп? — пролепетал Жильбер. — Нет, нет, это не он; но дело вовсе не в вашем брате, мадемуазель; так, значит, вы не уехали? Значит, вы не покинули Францию? О, счастье! О, счастье, на которое я не надеялся!

Жильбер приподнялся на одном колене и, воздев руки к небу, возблагодарил Господа в странном приливе благочестия.

Андреа наклонилась к нему и с беспокойством сказала:

— Вы словно не в своем уме, господин Жильбер, и вы сейчас порвете мне платье; ну отпустите же мое платье; прошу вас, отпустите мое платье, и давайте покончим с этой комедией.

Жильбер встал на ноги.

— Вот вы уже и гневаетесь, — сказал он, — но мне не на что сетовать, я это заслужил; я знаю, что не таким образом следовало мне предстать перед вами; но поверьте, я не знал, что вы живете в этом павильоне; я думал, что он пуст, безлюден; меня привлекли сюда только воспоминания… И только случайно… Право, я и сам не знаю, что говорю; простите меня; я хотел сперва обратиться к господину барону, вашему отцу, но он тоже исчез.

Андреа нетерпеливо шевельнулась.

— К моему отцу? — переспросила она. — При чем тут мой отец?

Ее слова ввели Жильбера в заблуждение.

— Ах, я слишком боюсь вас, — сказал он, — хотя и впрямь лучше было бы, я понимаю, уладить все между нами двоими: это самый надежный способ загладить содеянное зло.

— Загладить? О чем это вы? — удивилась Андреа. — И какое это зло надлежит загладить?

Жильбер устремил на нее взор, полный любви и смирения.

— Не гневайтесь, — промолвил он. — Я знаю, какое безрассудство с моей стороны поднять глаза столь высоко; но несчастье уже свершилось.

Андреа не шевельнулась.

— Даже, если угодно, злодеяние, — продолжал Жильбер, — да, злодеяние, потому что я воистину великий преступник. Но верьте, мадемуазель, в этом преступлении виновата судьба, а не мое сердце…

— Ваше сердце? Ваше преступление? Судьба?.. Вы с ума сошли, господин Жильбер, и я вас боюсь.

— О, не может быть, чтобы я, столь почтительный, обуреваемый такими муками совести, столь смиренно склонившийся перед вами и молитвенно простирающий к вам руки, внушал вам иные чувства, кроме жалости! Мадемуазель, выслушайте меня; перед Богом и людьми я беру на себя священные обязательства; да будет вся моя дальнейшая жизнь посвящена искуплению минутной ошибки; я уповаю на то, что грядущее счастье изгладит из вашей памяти все минувшие горести. Мадемуазель…

Жильбер запнулся.

— Мадемуазель, прошу вашего согласия на брак, который освятит преступные узы.

Андреа отступила на шаг.

— Нет, нет, — продолжал Жильбер, — я не безумец; не убегайте от меня, не отнимайте у меня свои руки, которые я покрываю поцелуями; будьте милосердны, сжальтесь надо мной, согласитесь стать моей женою.

— Вашей женой? — вскричала Андреа, которой показалось, будто она сама сходит с ума.

— Да, — с душераздирающими рыданиями продолжал Жильбер, — о, скажите, что простили меня за ту кошмарную ночь; скажите, что мое посягательство внушает вам отвращение, но не отвергайте моего раскаяния; позвольте любви моей, которую я так долго таил, оправдать мое преступление.

— Презренный! — вскричала Андреа, обезумев от ярости. — Так это был ты? О Господи! Господи!

И Андреа обхватила голову обеими руками, стиснув ее и словно пытаясь унять смятенный рассудок.

Жильбер попятился; он онемел, он обратился в камень при виде этой бледной и прекрасной головы Медузы, на чьем лице запечатлелись изумление и ужас.

— Господи, и это горе было мне суждено! — возопила девушка со все возраставшим возбуждением. — Знать, что имя мое вдвойне обесчещено: обесчещено злодеянием и обесчещено самим злодеем! Отвечай, подлец! Отвечай, презренный негодяй! Значит, это был ты?

— Она не знала, — шепнул убитый Жильбер.

— На помощь! На помощь! — закричала Андреа, возвращаясь к себе в комнату. — Филипп! Филипп! Ко мне, Филипп!

Угрюмый и отчаявшийся Жильбер последовал за нею, озираясь в поисках не то места, где бы доблестно пасть под ударами ожидавшей его шпаги, не то оружия, чтобы защищаться.

Но на призывы Андреа никто не прибежал. Дома была она одна.

— Одна! О, я одна! — с судорожной яростью вскричала девушка. — Прочь отсюда, презренный! Не искушай гнева Господня!

Жильбер робко поднял голову.

— Ваш гнев, мадемуазель, — прошептал он, — для меня страшнее всего на свете; так не обрушивайте его на меня, сжальтесь, прошу вас!

И он умоляюще прижал к груди руки.

— Убийца! Убийца! Убийца! — выкрикивала девушка.

— Неужели вы не желаете меня выслушать? — вскричал Жильбер. — Выслушайте же меня по крайней мере, а потом убейте, если захотите.

— Выслушать тебя? Еще одна пытка! Да и что ты можешь сказать?

— То, что я уже только что сказал: да, я совершил преступление, которому есть оправдания, и, чтобы их узнать, нужно читать в моем сердце; но я готов искупить содеянное зло.

— О! — простонала Андреа. — Это слово привело меня в ужас еще прежде, чем я поняла его смысл: брак!.. Вы ведь произнесли это слово, не так ли?

— Мадемуазель… — пролепетал Жильбер.

— Брак, — продолжала юная гордячка, все более распаляясь. — Ну нет, мной владеет не гнев, но презрение и ненависть; и эти чувства, презрение и ненависть, так низки и вместе с тем так ужасны, что я не могу вообразить, как можно выдержать, когда вам в лицо признаются в них, как делаю это я!