Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2

У Филиппа сжалось сердце, когда он вновь увидел Версаль, еще сохранявший все очарование для его души, Версаль, где ему довелось испытать столько надежд и обольщений. С содроганием он увидел Трианон, где все напоминало ему о горестях и позоре; ровно в девять он шел с приглашением в руке вдоль клумбы, разбитой перед павильоном. На расстоянии ста шагов от павильона он увидел принцессу, беседовавшую с архитектором; утро было не холодное, но она куталась в куний мех; в маленькой шляпке, как на дамах с холстов Ватто, она отчетливо выделялась на фоне двойного ряда зеленых деревьев. Иногда звук ее серебристого звенящего голоса долетал до Филиппа, пробуждая в нем чувства, которые способны изгнать из раненого сердца любую боль.

К дверям павильона приближались один за другим люди, которым, как и Филиппу, была назначена аудиенция; они входили в переднюю, откуда их по очереди выкликал придверник. Посетители становились на пути у дофины, которая прохаживалась взад и вперед с архитектором Миком, и, поравнявшись с ними, Мария-Антуанетта обращала к ним несколько слов, а иных в виде особой милости удостаивала краткой беседы наедине.

Один посетитель сменялся другим.

Филипп оказался последним. Он видел, что дофина уже несколько раз скользила по нему взглядом, словно напрягая память. Но он только краснел и, не двигаясь с места, всем видом своим выражал скромность и терпение.

Наконец к нему приблизился придверник и осведомился, не собирается ли он представиться ее высочеству дофине, поскольку затем она вернется в дом и больше никого не примет.

Итак, Филипп приблизился. Все время, пока он пересекал пространство в сотню шагов, дофина не сводила с него взгляда и благосклонно приняла его почтительнейший поклон.

Затем, обратясь к придвернику, спросила:

— Имя господина, который сейчас мне поклонился?

Придверник прочел по списку допущенных к аудиенции:

— Господин Филипп де Таверне, ваше высочество.

— Да, верно… — отозвалась принцесса. И устремила на молодого человека еще более долгий и пытливый взгляд.

Филипп ждал, склонившись в полупоклоне.

— Добрый день, господин де Таверне, — сказала Мария-Антуанетта. — Как здоровье мадемуазель Андреа?

— Не лучшим образом, ваше высочество, — отвечал молодой человек, — но сестра будет счастлива узнать, что ваше королевское высочество проявили к ней интерес.

Дофина не отвечала; бледное, изможденное лицо Филиппа ясно говорило о перенесенных им страданиях; в скромно одетом горожанине нелегко было узнать блестящего офицера, который оказался ее первым провожатым на французской земле.

— Господин Мик, — сказала она, приблизившись к архитектору, — мы с вами, как я полагаю, условились об отделке танцевальной залы; о посадке рощи здесь, поблизости, тоже договорились. Простите, что так долго задержала вас здесь, на холоде.

Это означало прощание. Мик откланялся и ушел.

Дофина милостивым кивком отпустила всех, кто поджидал поблизости, и все тут же удалились. Филипп решил было, что это относится и к нему, и сердце у него болезненно сжалось, но принцесса подошла к нему и спросила:

— Итак, сударь, вы говорили, что сестра ваша хворает?

— Не хворает, быть может, а скорее прихварывает, ваше высочество, — поспешил ответить Филипп.

— Прихварывает! — с участием в голосе воскликнула дофина. — А ведь от нее так и веяло здоровьем!

Филипп поклонился. Юная принцесса окинула его испытующим взором, какой можно было бы назвать орлиным, если бы речь шла о мужчине. Помолчав немного, она промолвила:

— Мне бы хотелось, с вашего позволения, немного пройтись: ветер чересчур свеж.

И она сделала несколько шагов. Филипп застыл на месте.

— Что же вы не идете за мной? — обернувшись, спросила Мария-Антуанетта.

В два прыжка Филипп очутился рядом с нею.

— Но почему вы ранее не известили меня о нездоровье мадемуазель Андреа, в которой я принимаю такое участие?

— Увы, — отвечал Филипп, — вы, ваше высочество, принимали участие в моей сестре — все так, но теперь…

— Я и сейчас отношусь к ней с участием, сударь. Впрочем, мне кажется, что мадемуазель слишком быстро покинула службу у меня.

— Ее принудила необходимость, сударыня, — чуть слышно проговорил Филипп.

— Какое ужасное слово: необходимость! Объясните мне, сударь, какой смысл вы в него вкладываете.

Филипп не ответил.

— Доктор Луи рассказал мне, — продолжала дофина, — что воздух Трианона пагубно подействовал на здоровье мадемуазель де Таверне и что воздух родного дома должен принести ей исцеление. Вот и все, что мне сказали, а ваша сестра нанесла мне перед отъездом один-единственный визит. Она была бледна, печальна; должна сказать, что она выказала мне большую преданность в ту нашу последнюю встречу: она плакала навзрыд!

— То были искренние слезы, сударыня, — с бьющимся сердцем отозвался Филипп, — они не иссякли и поныне.

— Мне подумалось, — продолжала принцесса, — что господин барон, ваш отец, насильно привез ее ко двору и, наверное, юное создание томилось по родным местам, по людям, которые там остались, по покинутым привязанностям…

— Ваше высочество, — поспешно возразил Филипп, — моя сестра печалилась только от разлуки с вами.

— Значит, она больна… Странная, однако, хворь: деревенский воздух при ней пагубен, и его же предписывают для лечения!

— Не стану долее злоупотреблять вниманием вашего высочества, — сказал Филипп. — Болезнь моей сестры — следствие глубокой печали, которая привела ее в состояние, близкое к отчаянию. Поверьте, мадемуазель де Таверне любит в целом мире только вас, ваше высочество, да меня, но любовь к Богу берет в ней верх над всеми земными привязанностями, и, испрашивая у вас аудиенцию, я хотел заручиться вашим покровительством, чтобы это желание моей сестры осуществилось.

Дофина подняла голову.

— Я верно поняла, что она хочет уйти в монастырь?

— Да, сударыня.

— И вы примиритесь с этим? Вы же так ее любите!

— Я полагаю, что здраво сужу о ее нынешнем положении, сударыня, и я сам дал ей такой совет. Я так люблю сестру, что едва ли мой совет возбудит какие бы то ни было подозрения и никто не припишет его моей скупости. Да я ничего и не выгадаю, если Андреа примет постриг: ни у нее, ни у меня ничего нет.

Дофина остановилась и, украдкой кинув на Филиппа еще один взгляд, промолвила:

— Это я и хотела сказать, сударь, только что, но вы не пожелали меня понять; значит, вы небогаты?

— Ваше высочество…

— Оставьте ложную гордость, сударь; речь идет о счастье вашей бедной сестры. Отвечайте мне откровенно, как подобает порядочному человеку; в том, что вы человек порядочный, я уверена.

Ясный и прямодушный взгляд Филиппа встретился со взглядом дофины; Филипп не отвел глаз.