Поль Феваль - Лондонские тайны

Наконец мы вернулись в Лондон. Я стала взрослой девушкой и Измаил считал меня зрелой для своих гнусных замыслов: он хотел продать меня. Когда Сюзанна произносила последние слова, грудь ее высоко поднялась, щеки побелели и черные глаза бросали молнии.

Не знаю, продолжала она, на что бы я решилась, если бы тогда проникла в замыслы Измаила. Но я была слишком неопытна. Когда же он объяснил, чего хотел от меня, я обладала уже непобедимой силой: я любила вас.

Когда мы возвратились в Лондон, первой заботой моего отца было возобновление роскошного игорного дома в Лейчестер-Сквере.

Я, как и прежде, оставалась в доме одна. Я помню, это происходило весной. На деревьях появилась уже зелень. Увлекшись неясными мечтами, которые наполняют ум молодых девушек, я прогуливалась по саду. Вдруг в передней послышался шум. В переднюю вошел мужчина, это были вы, милорд. Лакей моего отца загородил вам дорогу… Вы не рассердились, лицо ваше сохранило спокойную гордость. Несмотря на то, когда вы произнесли несколько повелительных слов, лакеи почтительно расступились. Это показалось мне удивительным, потому что мне не раз приходилось быть свидетельницей их дерзости. Когда вы вошли в контору Измаила, я стала к окну, чтобы видеть вас, не будучи замеченной. Когда вы ушли, в грудь мою запала грусть, я плакала. С этого дня судьба моего сердца была решена, — я полюбила вас навеки.

С тех пор, Бриан, я не имела покоя ни днем, ни ночью. Вы представлялись мне наяву и во сне… Я потом долго не видала вас, — однако все ждала. Во второй раз я увидала вас в парке. Я издали отличила вас в толпе джентльменов, наполнявших аллеи и мое сердце рвалось к вам. Вы тогда ехали на красивой, арабской лошади; на груди у вас была камелия, тот самый цветок, милорд, который я, как драгоценность, хранила в медальоне. При быстром повороте лошади камелия упала, вы не обратили на это внимания. Я подняла ее.

Между тем устройство игорного дома было кончено. В нем было множество комнат. Часть главной залы отделялась широким занавесом, и высокой, крепкой балюстрадой. Измаил придумал театральный эффект, чтобы лучше привлечь к себе самую знатную и богатую лондонскую публику.

Однажды вечером отец взял меня с собой в игорный дом. Когда я вошла в залу, то теплый воздух и шум разговоров так сильно подействовали на мои нервы, что я невольно со страхом прижалась к отцу.

— Ничего, — сказал он, — не бойся. Тебя никто не видит, нас скрывает занавес. Сядь, Сюзи, за фортепьяно и пой.

Нужно было повиноваться. Я села и, отдохнув минуту, коснулась пальцами до клавишей. За занавесом раздался ропот неудовольствия.

— Эй, Спенсер, — крикнул кто-то из игроков, — уволь нас от концерта. Это довольно глупая затея.

— Играй и пой, Сюзи, — сказал мне отец.

Я начала петь сначала без всякого чувства и методически, точно занималась с учителем пения, но скоро увлеклась и в страстных звуках вылила всю свою душу. Я не помнила, где я находилась, не видела окружающих меня предметов; я пела для себя.

— Хорошо, хорошо, превосходно прелестно, Сюзи! — сказал тихим голосом Измаил, когда я кончила, и в то же мгновение гром рукоплесканий раздался в зале, за занавесом.

— Браво, браво! — кричали игроки. — Это Малибран!

— Это помолодевшая Каталани!

— Это Паста!

— Я вас уверяю, tres chers, — произнес тоненький голосок, — что это Гризи… О! Вы не имеете понятия, что такое Гризи, кроме шуток…

— Отец мой весело улыбался и потирал свои руки.

— Милорды, — сказал он громким голосом. — Это не Малибран, не Каталани, не Паста и не Гризи!

— Кто же это, мистер Спенсер?

— Это Сирена, милорды.

По зале пронесся глухой, общий говор, который вскоре превратился в громкие восклицания. Игрокам хотелось меня видеть и они требовали, чтобы Измаил открыл занавес.

— Милорды, для меня весьма прискорбно, что я должен отказать вам, но вы не увидите Сирены.

— Я даю сто фунтов стерлингов, чтобы видеть ее! — вскричал кто-то за занавесом.

— Пятьсот! — сказал другой голос.

— Чудесно! — говорил мой отец с радостью потирая руки. — Моя выдумка великолепна!

— Тысячу фунтов! — закричал кто-то.

— Невозможно, милорды, — отвечал Измаил, — тем более, что Сирены уже нет здесь.

— Когда же мы снова ее услышим?

— Завтра, милорды.

С этими словами отец мой взял меня за руку и увел с собою домой. На другой день, в зале игорного дома не было достаточно места для помещения публики, привлеченной любопытством.

Я опять начала петь. Слушатели опрокинули балюстраду, отдернули занавес, но меня уже не было: Измаил успел увести меня. Такая таинственность возбуждала крайне любопытство лордов. Молва обо мне разошлась по всему Лондону.

Сюзанна, сказал мне однажды отец, ты будешь счастлива. Я желаю, чтобы между лордами, которые тебе рукоплещут каждый вечер, ты избрала одного…

Я не могла понять его слов, несмотря на то они подействовали на меня неприятным, тягостным образом. В этот вечер отец мой приказал мне нарядиться с особенной роскошью. Я повиновалась и мы отправились в игорный дом. По шуму за занавесом можно было заключить, что народу было столько, сколько могла вместить зала.

— Ступай сюда, Сюзи, — сказал Измаил, — подводя меня к маленькому, едва заметному отверстию в занавеске. — Приложи глаз к этому отверстию, вот так, не бойся, тебя никто не увидит, смотри и выбирай!

— Выбирать? Я не понимаю вас… — сказала я.

— Довольно, — отвечал он, сдвинув брови и топнув ногой, — ты должна понять меня или горе тебе! Смотри и слушай!

И приложив глаз к другому отверстию в занавеске, Измаил начал вычислять мне богатства и титулы самых знатных из находившихся в зале господ. После каждого объяснения он обращался ко мне и спрашивал, нравится ли мне тот, о котором он мне говорил; я ничего не отвечала и он переходил к следующему. Я не отнимала глаз от отверстия, потому что в этой блестящей толпе надеялась найти вас, милорд.

— Вот он, вот он! — быстро вскричал Измаил, дотронувшись до моей руки. — Смотри, Сюзи направо.

— Я взглянула туда… Вы, милорд, вошли в залу.

— Я! — вскричал Бриан с удивлением.

— Вы, милорд, но, увы, Измаил указывал не на вас.

— О! — воскликнула я, обернувшись к нему. — Не надсмехаетесь ли вы надо мной?

— Нет, — отвечал Измаил, пристально посмотрев на меня, но разве ты его знаешь?