Александр Ян - Дело огня

— Да, неудачным сёгуном он был, — согласился Асахина. — И полководцем плохим. Ненадежным. Но что это меняет?

— А что думает твой спутник?

— Хитоцубаси Кэйки, — полицейский стряхнул пепел, — дал нам оружие и позволил делать то, что мы считали нужным. Зная — а к началу войны этого не знал только глухой, — что политических расхождений с нами у него больше, чем с вами. Нам не на что жаловаться. Нас никто не предавал.

Ато положил свою карту — пустышку, «мискант». Но в выкладке лежал «сияющий» мискант, Полная Луна, и Ато взял его своей пустышкой, а девица вынула из колоды еще одну «мискантовую» пустышку, и Ато взял ею «птиц». Теперь у него были все карты восьмого месяца, а девица достала из колоды «вишневую занавесь», еще одну «сияющую» карту.

Асахина взял ее своим ходом.

— Думаешь помешать мне собрать «сияние»? — Ато пошел с хризантем и взял «поэму». — Зайдем с другой стороны. Ёсида Сёин [109] Ёсида Сёин (1830–1859) — самурай хана Тёсю, философ, военный теоретик, один из идеологов «нового монархизма». Основал частное учебное заведение «Сёка Сондзюку», из которого вышли многие известные впоследствии деятели антисёгунского движения. В 1859 году был казнен за участие в подготовке покушени на первого министра. «Если разум несправедлив, справедливость должна стать безумной», — один из лозунгов Сёина, а затем всего патриотического движения. . Тихий такой книжник. А каких учеников вырастил? Сам не убивал, нет. Видать, был недостаточно безумен, чтобы справедливость наводить своим мечом. Зато по его слову пролилось больше крови, чем пролил бы я, хоть я тысячу лет проживи.

Полицейский улыбнулся…

— «Если разум несправедлив, справедливость должна стать безумной». За такими словами всегда много крови. Но те, кто проливал ее под этим флагом, проливали бы ее под любым.

Сигарета в его руке испускала тонкую синюю струйку дыма с облачком на конце. Инженер отогнал от себя облачко, пошел с «сосен» и взял «журавля».

— Да и флага-то не было, — сказал он. — А в том, чтобы поджечь столицу, ради возможности похитить императора, и вовсе нет никакой справедливости. Даже безумной.

Ато выложил «павлонию», зацапал «феникса», и теперь шансов собрать «полное сияние» не было ни у кого. Девица открыла новую карту, и «сливовая» пустышка принесла Ато еще одну «поэму».

— Да, — кивнул полицейский, — почему-то многие считают, что чем больше разрушено ради дела, тем справедливей дело. Как будто правота — людоед.

Для полноты картины, подумал инженер, следовало бы нам покачать головами, как паре китайских болванчиков. Фарфоровые чиновники в черных шапках и расписных одеждах, с толстенькими белыми щечками так явственно представились его мысленному взору, что он не удержался от смешка.

Ато щелкнул пальцами, и девица вложила ему в руку раскуренную трубку.

— Это старье в Киото все равно пришлось бы сносить, — сказал он. — Но твои друзья, Ран, справились с этим лучше.

Полицейский посмотрел на него с веселым любопытством.

— Вам тоже не нравится старая столица? В свое время я встречал двоих, нет, троих людей вашей комплекции, которых она страшно раздражала…

Ато хмыкнул. Асахина медлил. Ходить было не с чего: на выкладке остались «хаги» и «глицинии», а у него на руках были «павлонии», «ирисы», «ивы», «хризантемы» и «клены».

Он пожертвовал «павлониевой» пустышкой. Девица открыла «вишни», которых у Асахины тоже не было.

— Планировка меня и сейчас не устраивает. Но продолжим игру, — он заговорил нараспев, — господин Сайто, мот-то сан-бан-тай ку-ми-тё-о… [110] Бывший командир третьего звена. Да, продолжим…

Он выложил пустышку «хаги» и взял «вепря».

— Скажи, Тэнкэн, это правда, что Кацура-сэнсэй перед смертью разговаривал с покойным Сайго? — голос его чуть изменился, словно вступил другой человек: — «Неужели мало крови?»

Асахина не ожидал этого. Только не этого. Только не услышать, как бледные губы ночного убийцы произносят слова Кацуры почти его голосом.

Не заботясь ни о чем, он забрал «оленем» пустышку «кленов» и неожиданным подарком ему достались последние «павлонии».

— Странно, что его это беспокоило, — Ато любовался дымком из своей трубки. Он уже не сидел прямо, он слегка развалился, опираясь рукой о подставку, и запрокинул голову. Бледное лицо казалось вырезанным из бумаги. — Сам-то он никогда не боялся крови. Кому, как не мне, знать… Он понимал, когда кого использовать, Кидо Такаёси, Кацура Когоро, сколько имен — столько и лиц. Он знал, по каким делам можно посылать тебя, а по каким нужно посылать меня. Такасуги Синсаку привел корабли к Хаги — и город упал в его ладони. Знаешь, сколько людей умерло в Хаги за ночь до того? А сколько — после? Не врагов, не сторонников сёгуна — где в Тёсю отыщешь сторонников сёгуна? Нет, тогда выбивали своих — слишком глупых, слишком храбрых или слишком осторожных. Тех, кто помешал бы воевать. Ну и родню с друзьями — чтобы не было мстителей. Один такой уцелевший нашел потом Кацуру в Америке. Твой сэнсэй убил его столовым ножом — он же не носил с собой боевого оружия. И вправду — зачем?

Асахина Тэнкэн помнил Хаги в тот день. Как они вошли в гавань, и как шли потом к замку, примеряясь к шагу Такасуги. А тот был рад удаче и победе, азартно-весел, и предательский туберкулезный румянец горел у него на скулах.

— Потому и не носил, что незачем, — согласился Асахина. — Но ни я, ни вы не были его вассалами. Нам было вовсе не обязательно выполнять его приказы. Мы это выбрали сами, не нам и обвинять его.

— Ты считаешь, что он был прав?

— Я не смог бы лучше. Ваш ход.

Не говорить же ночной нечисти, что как раз в семьдесят седьмом, незадолго до войны в Сацума, он спросил Кацуру-сэнсэя, что тот думает о сделанном. И получил ответ, точный и внятный, как все, что говорил и писал Кацура: «Конечно, для меня самого было бы много лучше, если бы меня убили в шестьдесят четвертом. Но если я не сплю по ночам, то это потому, что работы много. Или, — улыбка у него была похожа на птицу, так же легко перелетала на чужие лица, — если найдется мастер го, с которым я еще не играл».

У Ато не нашлось подходящей карты, он пожертвовал «молнией» и Асахина забрал ее, получив вдобавок и «глицинии». Дрянь карта идет все-таки…

Справа что-то изменилось. Такое ощущение, как будто кот мурлычет. Ага, господин Сайто, какие-то выводы сделаны и вы довольны ими. Впрочем, вы бываете довольны самыми неожиданными вещами.

В зале было тихо. Все эти люди, с лицами в тени, в старинных одеждах, напряженно вслушивались в разговор. Кто-то подливал сакэ и пил, но все почти бесшумно. Только шелк шелестел.

Следующую карту Ато бросил небрежно — его тоже не интересовал результат: