Юрий Дольд-Михайлик - У Черных рыцарей

– Герр Шлитсен, ваше коротенькое предисловие перерастает в лекцию для нижних чинов, – резко прервал своего заместителя Нунке.

– Простите, я только хотел…

– Думаю, что Фред уже разобрался в ситуации.

– Тогда только суть: в одном эсэсовском лагере американской зоны скрывается группа из пятидесяти четырех офицеров бывшей власовской армии. Это люди, которые сожгли за собой все мосты и добровольно в Россию не вернутся. Американцы собирались вывезти их в Соединённые Штаты, но неделю назад получили от советской миссии категорическое требование передать из рук в руки всех пятьдесят четырёх. Правда, поимённого списка советская миссия не представила, назвав лишь общее число, что и позволило затянуть дело.

– Очевидно, в группе действует советский агент, который не успел или не сумел передать русским список фамилий, – так, кажется, думают американцы, пояснил Нунке.

– Агент раскрыт? – спросил Фред.

– Пока нет. Приняты меры, чтобы прервать всякую связь между лагерем и внешним миром. Вряд ли в ближайшие дни список может попасть в руки русских, ответил Шлитсен – Теперь конкретно о вашем задании. Под видом бывшего советского офицера мы хотим заслать вас в лагерь. Американцы согласны передать нам всю группу, если мы сумеем её незаметно вывезти.

– Этим и ограничивается моё задание?

– Второе связано с первым: надо выявить агента русских и ликвидировать его. Без этого опасно приступать к основной операции.

– Ясно.

– На подготовку даём три дня. За это время вы ознакомитесь с вашей новой биографией, разработаете с Шлитсеном и Вороновым план эвакуации группы, продолжал уже Нунке. – Если удастся выполнить задание, эта группа и составит основное ядро вашего русского отдела.

– С заместителем начальника лагеря мистером Хейендопфом можете разговаривать откровенно: он наш союзник, – прибавил Шлитсен.

– Прекрасно! Это значительно упростит дело! – обрадовался Фред.

– Итак, о сути задания я вас информировал. Сегодня вечером вы свободны, а завтра приступите к подготовке. В девять часов утра я жду вас у себя.

Почтительно поклонившись Нунке и очень холодно Фреду, Шлитсен удалился.

– Заметно, что герр Шлитсен не испытывает ко мне особых симпатий, – улыбнулся Фред.

– Со временем отношения наладятся. Шлитсен человек желчный. Ну, хватит о нём. Работник он неплохой, но его неопрятный и сугубо штатский вид раздражает меня бесконечно. К тому же манеры у него ужасающие. Особенно за столом. Я предпочитаю обедать у себя, чтобы не встречаться с ним в столовой. Кстати, отныне вы можете ею пользоваться! Вообще, нам надо осмотреть всю нашу школу. А поскольку вам необходим чичероне, я попрошу об этом Воронова или кого-нибудь другого из преподавателей.

– Буду очень признателен.

– Я пришлю вам правила внутреннего распорядка – рекомендую как можно лучше их проштудировать… До отъезда вам надо будет познакомиться и с патронессой нашей школы – Агнессой Менендос.

– Это обязательно?

– Как патронесса, она должна знать весь персонал школы. Каждый новый человек обязан явиться к ней с официальным визитом. Мы считаем это своеобразным посвящением в «рыцари благородного духа».

– Если существует традиция, я не стану её нарушать.

– Завтра или послезавтра вечером я вас представлю. Она живёт недалеко, в особняке.

Нунке ушёл.

Фред не в силах был преодолеть возбуждение.

Итак, он выйдет за ворота школы. Поедет в Западную Германию! А до Восточной, оккупированной советскими войсками, рукой подать.

Было от чего потерять покой.

– На сегодня хватит, солнышко, уже поздно…

Иренэ вколола иглу в тугой атлас, кончиками пальцев провела по выпуклому узору вышивки и недовольно покачала головой.

– От этого ярко-голубого цвета становится холодно. Он напоминает зимнее небо. Поэтому и цвета кажутся неживыми… Словно их вылепили из воска.

Обращённые к матери большие ласковые глаза девочки были полны настоящего отчаяния.

– Ну и глупышка. Так огорчаться из-за вышитого лоскутка.

– Как ты можешь, мама! Это же покров! Мой обет. Моя молитва мадонне! Каждый стежок – маленькая буковка, из которых слагаются слова молитвы… Я тяну шёлковую ниточку и мысленно шепчу слова. И так хорошо слово к слову лепится. А вот здесь…

Солнце, склонившись к горизонту, золотисто-розовыми лучами освещало уголок комнаты, где всегда стояла коляска Иренэ. В этом изменчивом свете возбуждённое личико девочки утратило прозрачную бледность. Казалось, его подсветили изнутри и оно тоже излучает трепетное розовое сияние. Отблеск солнца живым теплом окрасил большие карие глаза. От матери Иренэ унаследовала лишь брови и губы, правда, значительно мягче очерченные. Но и они контрастировали с пастельно-нежным личиком девочки, намекая на скрытую, таящуюся в глубинах существа силу.

Любуясь головкой дочери, Агнесса старалась забыть об её изуродованном тельце. Какой красавицей могла бы она вырасти! Ах, эта машина, эта проклятая поездка, этот трижды проклятый день!..

– Почему ты так странно смотришь на меня, мама? – забеспокоилась Иренэ.

– Просто задумалась… Ты слишком долго занималась вышиванием, и теперь тебе надо погулять.

– Ты побудешь со мной в саду? – обрадовалась девочка.

– Нет, сегодня тебя проводит Пепита. Мне надо похлопотать по хозяйству, у нас завтра гости.

Иренэ разочарованно вздохнула.

– Опять этот противный Нунке!

– Иренэ!

– Ну, я знаю, знаю, что ты скажешь! Что он много для нас сделал, что он умный, что…

– Я хотела бы, чтобы ты это действительно поняла.

– Как же я могу, если знаю, что он злой! Приказал Хуану вывести Россинанта, поднял пистолет и… – на глаза девочки набежали слезы. – А потом ещё на Хуана свалил, будто тот недоглядел…

– Ты же обещала мне! Сколько можно горевать! Хочешь, куплю тебе другую лошадь? Или маленького красивого мула?

– Не надо мне другую! Не хочу мула.

– Боже, как ты меня мучаешь! – Эти слова вырвались из груди Агнессы, словно стон.

Иренэ мигом притихла.

– Я буду хорошая-прехорошая, только не говори так! Хочешь, выпью лекарство? И позови Пепиту. Я буду долго-долго гулять с ней и не стану скучать по тебе.

Иренэ прижалась щекой к руке матери – молчаливая просьба о прощении.

За долгие бессонные ночи, проведённые у кроватки дочери, Агнесса научилась понимать этот безмолвный язык, безошибочно угадывать все желания девочки, знать точно, когда той лучше или хуже.

Сегодня Иренэ её беспокоит. Не дала сделать массаж, отказалась от прогулки, взялась за вышивание и так торопится, словно её что-то подгоняет. Агнесса догадывается, что именно: вера в чудо, которой и сама она жила много лет.