Юлия Белова - «Бог, король и дамы!»

Граф де Лош шел по галерее Лувра, несколько опередив двух пажей, один из которых уныло тащил за ним пачку рисовальной бумаги и карандаши, а другой гордо нес шпагу, и перебирал в памяти добрый десяток сюжетов, чем-то напоминая самому себе Буриданова осла. Муки творчества в этот день особенно сильно одолевали шевалье, а шевалье, как и любой разумный человек, не любил мучиться. Благородный дворянин пообещал себе запечатлеть на бумаге первую же красивую модель, которая встретится ему на пути, а уже потом решать, к какому из задуманных сюжетов ее приспособить. Сюжетов в памяти шевалье было немало, и потому он смело мог рисовать мужчин, женщин, стариков и детей, будучи уверен, что так или иначе, но его старания не пропадут даром. Как на грех за те три четверти часа, что Жорж-Мишель прогуливался по Лувру, ему на глаза не попалось ничего (точнее, никого) достойного внимания художника, а шевалье еще не дошел до той степени одержимости, чтобы, сидя на диванчике, увлечено заниматься штудиями луврских драпировок. Граф де Лош рассеянно завернул за угол коридора и остановился, пораженный открывшимся перед ним видом.

В амбразуре окна, обрамленного, как картина рамой, распахнутыми резными ставнями, четверо королевских пажей и еще двое в цветах дофина взахлеб рассказывали что-то седьмому пажу. Принадлежность последнего к пажеской корпорации подтверждалась лишь отсутствием у мальчишки шпаги, традиционным для служителей французского королевского дома синим цветом наряда, да пажеским беретом. Мальчишке… нет, скорее, молодому человеку можно было дать лет шестнадцать-семнадцать и покрой его платья, на котором были почти незаметны форменные красно-белые галуны, более подходил для вельможи, чем для пажа. Стоя в позе владетельного сеньора, юноша снисходительно слушал рассказ своих приятелей, лишь время от времени вставляя в разговор короткие замечания, и его спокойствие составляло разительный контраст с возбуждением остальных пажей.

Онемев от изумления, вытаращив глаза и чуть ли не разинув рот, Жорж-Мишель наблюдал за этим чудом природы. Фидий и Донателло, Челлини и Микеланджело создали бы гораздо больше великих творений, доведись им заиметь подобную модель, однако как художник граф де Лош был до глубины души потрясен лицом мальчишки. Паж был фантастически, до неправдоподобия красив.

На какое-то мгновение Жорж-Мишель пожалел, что никогда не увлекался искусством чеканки медалей, а затем ощутил непреодолимый творческий зуд. Мифологические сюжеты, сюжеты из истории Греции и Рима ни с того ни с сего показались шевалье мелкими и пошлыми, а в памяти одна за другой стали всплывать истории Священного Писания: Благовещение, Изгнание из Рая, Трое отроков в печи огненной, Явление ангела у гробницы…

Граф де Лош решительно тряхнул головой, выходя из оцепенения, и щелкнул пальцами. Хватит рассуждать, оборвал сам себя шевалье, пора от слов переходить к делу.

— Эй, малый! — Все семь пажей обернулись одновременно. — Ты, да-да, именно ты, — граф ткнул пальцем в юного архангела и поманил его к себе.

На лице пажа тенью промелькнули легкое неудовольствие, удивление, радостное оживление, но через несколько мгновений все эти чувства растворилось в безмятежности и почтительности. Юноша небрежно махнул рукой, и мальчишек как ветром сдуло. Впрочем, Жорж-Мишель не сомневался, что пажи прячутся где-то поблизости, возможно, подглядывают из-за портьеры, умирая от желания узнать, что понадобилось от их приятеля другу дофина.

— К вашим услугам, ваше сиятельство, — паж остановился перед графом, ожидая распоряжений.

Жорж-Мишель несколько раз обошел вокруг мальчишки, неожиданно ощутил его тревогу, усмехнулся, вообразив, будто правильно ее понял.

— Луи, бумагу и карандаш, — короткое распоряжение через плечо. Удивленный взгляд модели. — Садись на табурет и не двигайся. Ах да… и сними берет.

Молодой человек на пару мгновений задумался, затем небрежно отбросил берет и сел, как ему велел сиятельный художник. Повернул голову. Жорж-Мишель еще раз обошел вокруг модели и неожиданно понял, что ему мешает. Воротник! Графу еще ни разу не приходилось видеть архангелов в плоеных воротничках, поэтому шевалье стремительно шагнул к пажу и протянул руку к ненужной ему детали одежды.

Мальчишка отшатнулся.

Раздосадованный непониманием пажа, Жорж-Мишель ухватил юношу за плечо и замер, ощутив под рукой что-то твердое. Мальчишка вздрогнул, чуть ли не с испугом глядя на шевалье снизу вверх.

— Сними воротник и смотри в окно, — распорядился граф и отпустил плечо юноши, не желая его смущать. Сбитый с толку паж послушно отстегнул кружевной воротник, и шевалье Жорж-Мишель в удивлении заметил у него под дублетом хорошую гибкую кольчугу.

Страх перед его величеством? Хвастовство мальчишки? Семейная вражда? Граф де Лош в недоумении пожал плечами, пообещав себе прояснить это обстоятельство как-нибудь на досуге, и взялся за карандаш. В конце концов, ангелы в кольчугах смотрятся гораздо естественнее, чем ангелы в кружевах.

Через час напряженной работы Жорж-Мишель с удовольствием взглянул на готовый эскиз, наконец то сообразив, для какой картины его использовать. Чистая красота юного лица, золотистые волосы, легкая меланхолия ярко-синих глаз идеально подходили для картины Благовещения. Граф де Лош тщательно поправил пару штрихов и довольно взглянул на мальчишку.

— Как тебя зовут и сколько ты хочешь за работу?

Молодой человек встал, неожиданно побледнев. С вызовом вскинул голову.

— Я беру дорого — триста ливров… — Жорж-Мишель удивленно свистнул, — а зовут меня шевалье Александр.

Граф де Лош молча отстегнул кошелек и презрительно швырнул мальчишке. В кошельке было не менее семисот ливров, но граф не собирался считаться. Он испытывал разочарование, почти что негодование, что Всевышний даровал подобную красоту самой знаменитой шлюхе двора. Жорж-Мишель небрежно поставил на листе дату и имя юного пакостника. Бросил через плечо:

— Подойдешь для аллегории Порока и Добродетели…

— И… кем же вы собираетесь меня писать, ваше сиятельство? — голос пажа прозвучал неожиданно напряженно.

— Конечно, Добродетели, — съязвил Жорж-Мишель, не успев удивиться тому, что паж осмелился задать ему вопрос.

— Я за добродетель не беру, — отрезал юноша и швырнул кошелек на табурет, стоящий между ним и графом.

— Что такое?! — надменно переспросил шевалье и шагнул к обнаглевшему щенку. Пренебрежительно приподнял его подбородок. Повернул лицо к свету. И неожиданно остановился.

Стервец стоял неподвижно, закусив губу и изо всех сил борясь с подступавшими слезами. Жорж-Мишель вдруг понял, что паж сейчас разрыдается. Быстро убрал руку.