Александр Дюма - Анж Питу

Поэтому «фонарных дел мастера» уже поджидали булочника с новой веревкой.

Охрана ратуши всеми силами пыталась спасти несчастного. Но, как мы видели, с некоторых пор человеколюбие было не в чести.

Женщины набросились на охрану, разбили ее наголову, ворвались в ратушу и начали погром.

Они хотели все что можно бросить в Сену, а что невозможно бросить в Сену — сжечь на месте.

Итак, людей — в воду, стены — в огонь.

Это была нелегкая работа.

В ратуше было всех понемногу.

Прежде всего, в ней находились триста выборщиков.

В ней находились мэры и их помощники.

— Слишком долго бросать всех этих людей в воду, — сказала одна рассудительная женщина: ей хотелось поскорее со всем покончить.

— Но ведь они этого заслуживают, — сказала другая.

— Да, но у нас мало времени.

— Ну что ж! Сожжем все! — послышался чей-то голос. — Так будет проще.

Стали искать факелы, потребовали огня; потом, заодно, чтобы не терять времени, решили повесить одного подвернувшегося под руку аббата — Лефевра д’Ормессона.

По счастью, человек в сером сюртуке не дремал. Он перерезал веревку, аббат упал с высоты семнадцати футов, вывихнул ногу и, хромая, удалился под хохот всех этих мегер.

Аббат легко отделался благодаря тому, что факелы уже горели и поджигательницы направлялись к архивам, так что еще десять минут — и все было бы в огне.

Неожиданно человек в сером сюртуке бросается и вырывает головни и факелы из рук женщин; женщины сопротивляются, мужчина колотит их горящим факелом и, пока женщины гасят подолы юбок, выхватывает из огня занимающиеся бумаги.

Что это еще за человек, осмелившийся восстать против устрашающей воли десяти тысяч разъяренных созданий? С какой стати он ими командует? Аббата Лефевра так и не удалось повесить, но уж этого-то они повесят как следует. За него вступиться будет некому, ведь сам он уже не сможет этого сделать.

Поднимается неистовый гвалт: все грозят храбрецу смертью и пытаются угрозу претворить в дело.

Женщины окружили мужчину в сером сюртуке и уже накинули ему петлю на шею. Но тут подоспел Бийо, чтобы оказать Майяру ту же услугу, какую Майяр оказал аббату.

Он хватается за веревку и разрезает ее двумя-тремя взмахами острого, хорошо наточенного ножа; тот пока что служит владельцу для разрезания веревок, но в случае необходимости, направленный сильной рукою, может послужить и для других целей.

Кромсая веревку на кусочки, Бийо кричит:

— Остановитесь, несчастные! Вы что, не узнаете одного из покорителей Бастилии?! Того, кто прошел по доске, чтобы заставить их сдаться, пока я барахтался во рву?! Вы что, не узнаете господина Майяра?

Услышав это имя, такое известное и внушавшее такой страх, женщины остановились. Они переглянулись, отерли пот со лба.

Они хорошо потрудились, и хотя уже стоял октябрь, пот лился с них ручьем.

— Это господин Майяр, покоритель Бастилии! Это господин Майяр, судебный исполнитель из Шатле! Да здравствует господин Майяр!

Угрозы сменяются ласками; Майяра обнимают с криками «Да здравствует господин Майяр!».

Майяр молча смотрит на Бийо и пожимает ему руку.

Рукопожатие говорит: «Мы друзья!».

Взгляд говорит: «Если я вам когда-нибудь понадоблюсь, рассчитывайте на меня».

Майяр вновь обрел на этих женщин влияние, которое еще увеличилось оттого, что они перед ним провинились.

Но Майяр — старый моряк, он вышел из народа и знает это море предместий, поднимающееся от малейшего ветерка и утихающее от одного слова.

Он умеет направлять эти народные волны — лишь бы народ позволил ему сказать несколько слов.

Впрочем, сейчас как раз подходящий случай: все затаив дыхание слушают Майяра.

Майяр не хочет, чтобы парижанки разрушали Коммуну, то есть единственную власть, которая их защищает; он не хочет, чтобы они уничтожили акты гражданского состояния, удостоверяющие, что их дети не ублюдки.

Речь Майяра, непривычная, резкая, насмешливая, произвела свое действие.

Никто не будет убит, ничто не будет предано огню.

Но женщины хотят идти на Версаль.

Там сосредоточено зло, там ночи проходят в оргиях, пока Париж голодает. Это Версаль все пожирает. В Париже не хватает пшеницы и муки, потому что муку везут из Корбея мимо Парижа прямо в Версаль. Этого бы не было, если бы булочник, булочница и пекаренок были в Париже.

Такими прозвищами нарекли короля, королеву и дофина, этих самой природой назначенных раздатчиков хлеба.

Женщины пойдут в Версаль.

Раз они объединились в войско, раз у них есть ружья, пушки, порох, а у тех, кому не досталось ни ружей, ни пороха, есть пики и вилы, у них должен быть свой генерал.

Почему бы и нет? У национальной гвардии ведь есть генерал.

Лафайет генерал мужчин.

Майяр будет генералом женщин.

Лафайет командует этими бездельниками-гренадерами, что кажутся резервистами, так мало от них проку, меж тем как нужно сделать так много.

Майяр будет командовать действующей армией.

Без улыбки, не моргнув глазом, Майяр соглашается.

Майяр — генерал, главнокомандующий парижскими женщинами.

Поход будет недолгим, но решительным.

Она была настоящая, эта армия, которой командовал Майяр.

У нее были пушки, правда без лафетов и колес, и их погрузили на тележки.

У нее были ружья, правда у многих не хватало курков и собачек, но зато у каждого был штык.

У нее была куча другого оружия, правда довольно громоздкого, но все-таки оружия.

Женщины насыпали порох в носовые платки, в чепцы, в карманы, и среди этих живых патронных сумок прогуливались артиллеристы с зажженными фитилями.

Только чудом новоявленная армия не взлетела на воздух во время этого невиданного путешествия.

Майяр сразу оценил дух своей армии. Он понял, что не сможет удержать ее на месте, не сможет приковать к Парижу; единственное, что в его силах, — провести ее на Версаль и, придя туда, воспрепятствовать злу, которое она способна совершить.

Эту трудную, героическую задачу Майяр выполнит.

Итак, Майяр, подходит к девушке и снимает с ее шеи барабан.

Умирающая с голоду девушка не в силах нести его. Она отдает барабан, соскальзывает по стене и падает головой на каменную тумбу.

Мрачная подушка… подушка голода!..

Майяр спрашивает ее имя. Ее зовут Луизон Шамбри. Она делала деревянные скульптуры для церкви. Но кто сегодня думает о том, чтобы украшать церкви красивой резной мебелью, красивыми статуями, красивыми барельефами наподобие шедевров XV века?

Чтобы не умереть с голоду, она стала цветочницей в Пале-Рояле.

Но кто покупает цветы, когда не хватает денег на хлеб? Цветы, эти звезды, сверкающие в мирном небе достатка, вянут под ветром бурь и революций.