Александр Дюма - Анж Питу

Вскоре горизонт стал так же страшен для глаза, как и для уха; серый туман прорезали белые частые полосы дождя.

И все же, несмотря на грозовое небо, Версаль наполнялся народом.

К замку спешили гонцы. Они несли весть о многочисленной колонне, идущей из Парижа. При мысли о радостных и легких победах минувших дней одни из них чувствовали угрызения совести, другие — ужас.

Встревоженные солдаты переглядывались и не торопились браться за оружие. Похожие на пьяных, которые стараются стряхнуть хмель, офицеры, обескураженные явным замешательством солдат и ропотом толпы, не знали, на что решиться. От предчувствия несчастий, в которых их обвинят, у них перехватывало дыхание.

Со своей стороны, королевские телохранители, а их было почти триста человек, не растерялись. Они хладнокровно седлали лошадей, испытывая лишь ту нерешительность, что овладевает солдатом перед сражением с незнакомым противником.

Как бороться против этих женщин, пустившихся в путь с грозным оружием в руках, но достигших цели без оружия, не в силах поднять руку от усталости и голода!

Однако на всякий случай гвардия строится, обнажает сабли и ждет.

Наконец женщины появляются. На полпути они разделились и шли двумя дорогами: одни через Сен-Клу, другие через Севр.

Прежде чем расстаться, они разделили восемь хлебов: это было все, что нашлось в Севре.

Тридцать два фунта хлеба на семь тысяч человек!

Добравшись до Версаля, они едва волочили ноги: три четверти женщин бросили свое оружие по дороге. Майяру удалось уговорить остальных оставить оружие в домах, стоящих у городских ворот.

Когда они вошли в город, Майяр предложил:

— Чтобы никто не сомневался в нашей преданности королевской власти, давайте запоем: «Да здравствует Генрих IV!».

И умирающим голосом, в котором едва хватало силы, чтобы попросить хлеба, женщины затянули песню в честь короля.

Поэтому велико было удивление всех, кто находился во дворце, когда, вместо криков и угроз, они услышали песню, и особенно когда увидели едва держащихся на ногах певиц: шатаясь, как пьяные, от голода, они прижались своими истощенными, несчастными, мертвенными, грязными, мокрыми от воды и пота лицами к решетке; когда увидели тысячи страшных лиц и множество рук, сжимавших ее золоченые прутья.

Позже из этой фантастической толпы стали раздаваться зловещие завывания; в центре ее вспыхивали молнии.

Кроме того, время от времени все эти корчащиеся в предсмертных судорогах люди отпускали поддерживавшую их решетку и протягивали руки между прутьями.

Одни, раскрыв дрожащие ладони, молили о милости.

Другие, сжав кулаки, грозили местью.

О, то была мрачная картина!

Наверху дождь, внизу грязь…

Среди осаждающих — голод и угроза.

Среди осажденных — жалость и сомнение.

Пока все ждали Людовика XVI, королева, полная лихорадочной решимости, приказала готовиться к обороне; постепенно вокруг нее собрались придворные, офицеры, высшие должностные лица.

Среди них она заметила г-на де Сен-При, министра.

— Ступайте спросите, чего хотят эти люди, — сказала она.

Господин де Сен-При спускается вниз, пересекает двор и подходит к решетке.

— Чего вы хотите? — спрашивает он у женщин.

— Хлеба! Хлеба! Хлеба! — наперебой кричат они.

— Хлеба! — сердито отвечает г-н де Сен-При. — Когда у вас был только один хозяин, у вас было вдоволь хлеба, а теперь их у вас больше тысячи — и вот к чему это привело.

С этими словами, приказав не открывать ворота, г-н де Сен-При удаляется под крики голодных женщин.

Но тут вперед выходит депутация, и перед ней ворота все же приходится открыть.

Майяр от имени женщин обратился к Национальному собранию; он добился того, что его председатель вместе с депутацией из двенадцати женщин отправился к королю.

В то мгновение, когда депутация во главе с Мунье выходит из Национального собрания, король галопом подъезжает ко дворцу со стороны служб.

Шарни отыскал его в Мёдонских лесах.

— А, это вы, сударь, — удивился король. — Вы меня искали?

— Да, ваше величество.

— Что случилось? Я вижу, вы мчались во весь опор?

— Ваше величество, в Версале сейчас находится десять тысяч женщин: они пришли из Парижа просить хлеба.

Король пожал плечами, но не столько с презрением, сколько с жалостью.

— Увы, — сказал он, — будь у меня хлеб, я не стал бы ждать, чтобы они приходили за ним в Версаль.

И все же, воздержавшись от других замечаний и бросив грустный взгляд вслед удаляющейся охоте, которую ему приходилось покидать, он сказал:

— Ну что ж, поехали в Версаль.

И он повернул в Версаль.

Король, как мы уже сказали, только что вернулся, когда на Плас-д’Арм раздались громкие крики.

— Что там такое? — спросил Людовик XVI.

Вошел бледный как смерть Жильбер.

— Ваше величество, — сказал он, — ваши гвардейцы под предводительством господина Жоржа де Шарни напали на председателя Национального собрания и депутацию, которую он к вам ведет.

— Не может быть! — восклицает король.

— Вы слышите — это кричат те, кого убивают. Смотрите, смотрите, все разбегаются.

— Откройте ворота! — приказывает король. — Я приму депутацию.

— Но, ваше величество! — останавливает его королева.

— Откройте ворота, — повторяет Людовик XVI. — Королевские дворцы искони служат убежищем.

— Увы! — говорит королева. — Быть может, кому угодно, только не королям.

Шарни и Жильбер устремляются вниз по ступенькам.

— Именем короля! — кричит один.

— Именем королевы! — кричит другой.

И в один голос добавляют:

— Откройте ворота!

Но, прежде чем этот приказ был выполнен, председателя Национального собрания уже успели сбить с ног посреди двора и топчут ногами.

Рядом с ним на земле лежат две раненые женщины из депутации.

Жильбер и Шарни бросаются на помощь; пути этих двух людей, один из которых принадлежит к высшему обществу, другой вышел из низов, пересеклись.

Один хочет спасти королеву из любви к ней, другой хочет спасти короля из любви к королевской власти.

Когда ворота распахнулись, женщины хлынули во двор; они кинулись к рядам гвардейцев, к солдатам Фландрского полка: они грозят, они просят, они осыпают ласками. Нелегко сопротивляться женщинам, умоляющих мужчин именем их матерей и сестер!

— Пропустите, господа, пропустите депутацию! — кричит Жильбер.

И все расступаются, чтобы пропустить Мунье и несчастных женщин к королю.

Король, которого Шарни успел предупредить, ждет депутацию в зале рядом с часовней.

Мунье будет говорить от имени Национального собрания.