Рафаэль Сабатини - Каролинец

– Что-то около трех тысяч, я полагаю.

– Три тысячи! – Майор Лэтимер выглядел слегка удивленным.

– Э-э… приблизительно, насколько я могу вспомнить, – поспешил добавить Нилд.

– Но сколько же вы получаете листьев с каждого растения, если сажаете так тесно?

– М-м… э-э… чуть меньше обычного.

– Каково же это «обычное» в Вирджинии? – спросил Лэтимер и тут же высказал предположение: – Фунт?

– Фунт, вот именно. Фунт.

– А… – задумчиво разглядывал его майор. – Интересно, сколько на каждый акр у вас уходит семян…

Нилд тоже задумался, понимая, что без подсказки делать подсчеты безнадежно.

– Друг, по правде, точные цифры я не помню, – ответил он неуверенно. – Эти детали входят в обязанности моего управляющего, а сам я занимаюсь не столько выращиванием, сколько продажей.

– Да, да, разумеется. Но должны же вы иметь хоть отдаленное представление? Хотя бы приблизительно, – с поощрительной улыбкой настаивал Лэтимер.

– Приблизительно… Ну, я бы сказал… – Нилд сжал свою нижнюю губу между большим и указательным пальцами и наморщил лоб. В душе его шевельнулась и тут же пропала отчаянная надежда, что майор снова выскажет спасительное предположение, но тот только ободряюще улыбался. Мендвиллу ничего не оставалось, как броситься головою в омут. – Около пяти фунтов, – выпалил он и увидел округлившиеся глаза Лэтимера.

– На акр? Пять фунтов на акр?

– Насколько я могу вспомнить.

Майор опять улыбнулся, но это была уже совсем другая улыбка, и квакеру она очень не понравилась.

– Это достойно всяческого удивления, – принялся рассуждать Лэтимер, – насколько сильно в почти соседних провинциях могут, по-видимому, различаться земля, погода и прочие условия. В Каролине невозможно посадить и половины того количества, которое, по вашим словам, сажают в Вирджинии, и снимаем мы только половину вашего урожая. Одно это уже достаточно странно, но что касается семян – тут разница становится просто поразительной. Вы, говорите, высеваете пять фунтов на акр? А знаете, сколько сеем мы? Конечно, нет, иначе бы вы не ляпнули подобную глупость. Мы сеем пол-унции, дорогой коллега. Странно, не правда ли? – Улыбка Лэтимера стала еще шире. – Почти так же странно, как то, что шпион, маскируясь под владельца табачных плантаций, не вник из предосторожности во все эти детали.

Квакер с минуту внимательно смотрел на него, затем вдруг принялся смеяться; в его смехе звучала смесь недоумения и сарказма.

– Шпион! Хо-хо-хо! Шпион! Воистину, друг, занятие войной не доводит до добра. Вы начинаете шарахаться от собственной тени и первый попавшийся куст принимаете за врага. Шпион! И все твои умозаключения основаны лишь на моем неведении в некоторых тонкостях выращивания табака. Право слово, друг, если бы каждый в подобном случае считался шпионом, ими оказалось бы большинство людей вокруг.

– Но не каждый в подобном случае выдает себя за табачного плантатора, – сказал Лэтимер, которого не ввело в заблуждение действительно редкое самообладание собеседника.

– Быть табачным плантатором не означает выращивать табак собственными руками; достаточно просто владеть плантацией, как в моем случае. Посадку и прочее я доверяю своему управляющему и его подчиненным. Сам же я непосредственно занимаюсь только продажей.

Лэтимер покачал головой.

– Неубедительно, друг мой.

Квакер посерьезнел и с достоинством произнес:

– Каждому – свое. По-твоему, из моего невежества в вопросах производства табака следует, что я шпион. Блестящая логика, друг. Но, смею надеяться, едва ли такого основания будет достаточно даже для других людей, даже если они отупели от своих войн.

Майор Лэтимер отступил на несколько шагов к окну.

– Подойдите сюда! – сказал он резко, – я хочу на вас посмотреть.

Квакер вздрогнул, его изумление будто усилилось.

– Друг, мне не по нраву такой тон. Вежливость…

– Подойдите сюда. Немедленно! – жестко оборвал его Лэтимер.

Мистер Нилд развел руками и, подчиняясь, зашаркал к окну, угрюмо глядя на Лэтимера.

– Приблизьтесь к свету.

Лэтимер начал пристально рассматривать его смуглое лицо, освещенное лучами полуденного солнца. Во время этого бесцеремонного осмотра Нилд хранил бесстрастность. Наконец Лэтимер понял причину странного выражения, не покидавшего лица квакера.

– Для чего вы сбрили брови?

– У меня нет бровей, друг.

– Они были, когда я видел вас в предыдущий раз. Мне отчего-то кажется, мистер Нилд, что мы знакомы. Интересно, как вы выглядите без бороды? Снимите косынку и расстегните рубашку на груди.

– Друг, я вынужден протестовать против этой…

– Расстегните рубашку! Или вы предпочитаете, чтобы я вызвал часового?

Квакер неприязненно хмыкнул и передернул плечами. Поняв, что сопротивляться бесполезно, он неохотно покорился и выполнил то, что от него требовали. Пальцы его при этом не дрожали.

Лэтимер испыта чувство, близкое к восхищению. Этот человек наверняка уже понял, что его сказки о торговле табаком никого больше не обманут. У него определенно были железные нервы.

– Так, – вымолвил майор, обозревая открывшуюся белую кожу на груди. – Так я и знал. Вы окрасили лицо.

– Истинно сказано – будь терпелив с дураками, – произнес квакер тоном усталого смирения. – Моя грудь была закрыта от солнца, и загорели только руки и лицо.

Лэтимер неожиданно сдернул с его шеи развязанную косынку, расправил ее и засмеялся.

– Ваш платок тоже почему-то загорел, но только местами. Я мог бы порекомендовать вам средство получше, чем ореховый сок, – и он заглянул ему прямо в глаза. – Ну, мистер шпион, может, хватит запираться? Вы назовете мне ваше настоящее имя?

В этот миг его вдруг озарило.

– Вот черт! – воскликнул он. – Можете не трудиться. Я узнал вас, капитан Мендвилл.

Человек, стоящий перед ним, вздрогнул, по его лицу, словно рябь по воде, пробежала судорога. Но тут же он снова стал спокоен, как прежде, едва заметно улыбнулся и слегка наклонил голову.

– Майор Мендвилл, с вашего позволения, – уточнил он. – К вашим услугам.

После этого они долго стояли, пронизывая друг друга взглядом. Оба хранили мрачное молчание, и каждый пытался угадать, какие чувства владеют другим. Когда Лэтимер наконец заговорил, то речь его могла показаться странной:

– Я всегда думал, что глаза у вас голубые. Вот что с самого начала ввело меня в заблуждение…

– Одна из тех деталей, на которые я рассчитывал, – с легкостью подтвердил Мендвилл, будто они обсуждали какой-нибудь посторонний предмет, не имеющий к нему отношения. Он просто констатировал факт: со светлыми кожей и волосами обычно ассоциируются голубые глаза, и темные глаза Мендвилла придавали его маскировке дополнительное правдоподобие.