Владислав Стрелков - Завещание предков

— У нас всё спокойно.

Странно, чего это они? Или им стало известно всё, что произошло в детинце, или дед Матвей уже взялся за воспитание местной стражи? А Кубин на доклад ратника только кивнул. Ну-ну.

После моста и извилистого поворота, мы завернули направо. По дороге, которая через овраг, где протекала маленькая речушка Почайна, мы направились к нижним причалам, что стояли у самого слияния двух рек. Легкой рысью, обошли несколько груженых чем-то телег.

У причалов кипела работа. Купцы торопились отправиться с нужными товарами дальше, чтоб успеть добраться до морозов. Тут же, из больших лодок, выгружалась пойманная рыба. В общем, обычная суета пока небольшого речного порта.

Завернули налево и проехали вверх по течению, минуя причалы. Остановились за последним, у нагроможденных нанесенных половодьем бревен, веток и всякого мусора. Привязали коней и подошли к самой воде. Присели на лежащее бревно. Я покосился на сидящего недалеко мужика. Надо же, рыбу удит. Простой удочкой. Рыбак взмахнул удилищем, забрасывая снасть, и я увидел, что левая рука у него покалечена. М-да, чем ещё заниматься калеке? Настроение упало. Тем более, что сейчас пойдёт серьёзный разговор, который назревал давно.

Немного посидели молча под плеск редких волн. Нутром я чувствовал, что поговорить надо, но с чего начать? По Кубину уже давно было видно — что-то его гнетёт. Открыл рот, но, вдруг спросил совсем не то, что хотел сказать сейчас:

— Власыч, а что на самом деле значит «Помни отцов своих»?

Кубин вздохнул и произнес:

— Напутствие. А ещё, это песня смерти… в исключительных случаях.

Что значит «Песня смерти»?

Дед Матвей, вдруг, взял небольшую сухую ветку и у самой кромки воды написал: «Momento Mori».

Ого! Да что же с ним? Я внимательно посмотрел на Кубина. Усталый и отрешенный вид деда Матвея удручал. Ну, почему у меня так и не дошли руки до полного изучения науки психологии? Вздохнул и прямо спросил:

— Давай, Власыч, выкладывай всё что наболело.

Кубин долго молчал. Я его не торопил, пусть соберётся с мыслями. Наконец он произнес:

— Понимаешь, Володя. Мне опять начало казаться, что все наши попытки что-то изменить ни к чему не приведут.

— Почему опять? И почему ты думаешь, что у нас ничего не получится?

Кубин тяжело вздохнул и подчеркнул надпись.

— Когда мы попали в это время и осознали где мы, у нас сразу появилась цель. Цель, с большой буквы. Ты меня понимаешь? — Я кивнул. — И времени как раз было в достатке, чтоб подготовится, помочь, объединить княжества, сделать русскую землю сильней. Ведь у нас было знание. Нам легко удалось достичь высокого положения и княжеского признания. Мы стали вхожи в княжеский совет, к нам прислушивались, но… — Дед Матвей переломил ветку, что держал в руках.

— Но всё тщетно. Князя интересовало совсем другое, а настойчивость пресекалась полным непониманием. Тогда мы решили разделиться. Ефпатин уехал в Рязань, Кулибин в Ростов, а я остался во Владимире. Стал ближником Юрия Всеволодовича. И начали всё заново. Но опять попытка вразумить князей провалилась, а после Липицкой битвы у нас просто опустились руки. Мы устали, понимаешь? Я уехал за Керженец и стал учить молодёжь уму-разуму, Ефпатин собрал дружину и стал ходить в набеги. Иван Петрович принял постриг, со временем стал настоятелем Храма Владимирской Божьей Матери в Китеже.

Он опять тяжело вздохнул.

— Нам троим, не удалось ничего изменить. Троим! Но, вот появился ты, и всё вдруг завертелось. С трудом, но всё начало получаться. У меня и Кулибина появилась надежда, которая чуть не погибла вместе с тобой в Керженской сече. Я тогда коней загнал, везя тебя к Мяге. Потом была гибель Китежа, Буево поле. Но это не убило надежду. Тебе удалось больше чем нам. За тобой пошли люди. — Кубин горько усмехнулся. — Пусть мало, но пошли. Я написал Великому князю письмо. Обо всём написал. О будущем вторжении, о том, что нужно собирать дружину. Но, он опять не поверил, сына вместо себя прислал, который скоро…. Знаешь, как горько и больно видеть глаза человека, и знать, что он скоро погибнет? И ничего не сделать. Ничего! Время неизменно. Течет себе, как река.

Он переломил ветку на четыре части и бросил одну в воду.

— Смотри. Это мой брат. Погиб сразу.

Потом кинул остальные. По воде поплыли уже три ветки.

— Это мы. И что не делай, нам никуда не свернуть. Мы как эти ветки, понимаешь?

— Я понимаю.

И в первый раз за три месяца пожалел, что у меня нет курева. Нет, к черту курить, выпить надо. Рука скользнула к поясу, но фляги там не оказалось, забыл в крепости. Чёрт! Закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

— Мои деды прошли всю войну, я тебе рассказывал о ней. Мой отец военный, тоже воевал. Я… я помню «Отцов своих», и я не отступлю. Как там, в песне поётся: «Течёт время как река, не замедлится. А вперёд не посмотреть, туман стелется»? Ну, нет.

Я поднялся, поднял большой камень и бросил его в реку. Ветки, плывшие рядом, раскидало в разные стороны.

— Смотри, камень торчит из воды, вот это те триста лет ига. А камень тоже можно разбить и изменить историю.

Кубин посмотрел на расходящиеся круги и волну, которая сразу замыла надпись на песке, и… пожал плечами.

— Власыч, я понимаю, что если долго долбить головой крепостную стену, то естественно не выдержит голова. Но руки нельзя опускать. Пусть нас мало, но у нас есть очень неплохой шанс.

— Что, пробраться в стан и как Милош Обилич заколоть Батыя?

— Гм… заманчиво, а толку? — Я замер от внезапно пришедшей идеи, и продекламировал:

У Кубина поползли брови вверх.

— Давыдов? Э… это ты что, всё-таки собираешься партизанить?

— А что остаётся? С нашими знаниями будет легко. Пять сотен в тылу монгол. Уничтожаем обозы, отбиваем полон, угоняем стада баранов и табуны заводных лошадей. Крушим осадные орудия и запчасти к ним. Как думаешь, что они смогут без всего этого сделать?

— Многое, например — сначала нас уничтожить. — Дед Матвей задумался, потом медленно произнёс:

Ну, слава Богу, хоть из депрессии вышел, теперь легче будет. Я толкнул его кулаком в плечо.

— Видишь, поэты за нас всё решили.

Кубин взглянул на меня и, улыбнувшись, вдруг продекламировал: