Ян Валетов - Сердце Проклятого

— Я думаю, что Арон будет недоволен, — предположил Кац.

— Плевать! Главное — будет живой! Ты не о моем браке думай! Думай, как нам отсюда выбраться, пока они не взорвали под домом атомную бомбу!

Стрельба за окнами вспыхнула с новой силой. Жалюзи на фасаде ходили ходуном, стрелки начали дырявить и остальные занавеси. Через десятки пулевых отверстий в полумрак гостиной врывались солнечные лучи, врывались и резали сизый дым, наполнявший комнату.

— Через пять минут нас можно будет расстрелять, не входя в дом! — сказала Арин, задыхаясь от противной гари с металлическим привкусом. — Занавеси просто распадутся!

— Значит, — резюмировал Кац, — нас не должно быть в доме через четыре минуты. Соображения, барышни, простые и примитивные, как у примата. Надо съеб…вать! В гараже наш джип. Он большой и тяжелый. Можно таранить их машины, в случае чего. Так что, дамы, прорвемся! Ворота у вас тоже противовандальные?

— Да.

— То есть — если не откроем, не выдавим?

Марина кивнула.

— Что ж, значит наши шансы уменьшаются, но незначительно…

— Здесь у нас шансов нет, — возразила Арин.

— Будем пробовать… Дамы, на улице снайпер. Он, правда, какой-то странный, своих стреляет, но я бы на его гуманность не рассчитывал.

Кац тряхнул мокрым от душа хвостом. Лицо у него было покрыто ссадинами, синяками, но почему-то веселое. Даже не веселое — отчаянное. Казалось, профессор сбросил добрый десяток лет.

— Слушай мою команду. Сейчас ползком к гаражной двери, потом — я за руль, вы на заднее сидение и на пол. Голову не поднимать. Лежать тихо. Если меня застрелят, тогда Арин сядет за руль…

— Почему она? — возмутилась Криницкая.

— Потому, что кто-то все-таки должен выжить, а я знаю, как ты водишь машину! На счет три — Марина пошла! Раз! Два! Три!

Криницкая не поползла, но удивительно ловко присела и на полусогнутых пронеслась по гостиной, буквально лавируя между лучами света. Секунда — и она исчезла за дверью, ведущей в гараж.

— Арин! — скомандовал Кац. — Пошла!

Девушка почти в точности повторила маневр хозяйки дома.

Профессор развернулся к изрешеченным фасадным жалюзи, поднял свой автомат и дал очередь с начала в одно, потом во второе окно, и лишь потом рванул к гаражной двери.

Озверевшие от неудачной атаки и ответной стрельбы террористы ответили на профессорский выпад шквальным огнем. Свинцовый вихрь пронесся по комнате, в которой уже никого не было, разнося в щепу изуродованную мебель, разрывая в клочья книги, дробя пластик и стекло.

В гараже было относительно тихо. Протиснувшись в дверь, Кац повернул в замке ключ зажигания. Двигатель ожил, зажглась приборная доска, полыхнули ксеноновым огнем фары.

— Где кнопка открывания? — спросил Кац, поморщившись. От прыжка на сидение снова разболелась простреленная задница.

— Вот!

На ладони Криницкой лежал небольшой брелок с кнопками.

Профессор с возмущением посмотрел на Марину, сидящую на переднем пассажирском месте.

— Я кому сказал — лечь между сидениями!

— Я всегда стреляла не хуже тебя, — заявила Криницкая безапелляционно. — Ты крути баранку! Я возьму на себя правую сторону, Арин — левую!

Кац оглянулся. На заднем сидении с пистолетом в руках сидела Арин и на ее лице можно было легко прочесть, что на пол она не ляжет.

— Жми! Чего ты ждешь?

Рувим тиснул кнопку на пульте.

Массивные, шестиметровой ширины ворота поехали вверх. Под потолком загудело, защелкало.

— Пристегнитесь! — приказал профессор. — Взлетаем!

Он перевел селектор автомата на реверс и до упора вдавил педаль газа в пол.

Для Якуба Зайд был непререкаемым авторитетом. Ну, почти непререкаемым! В детстве он был готов заглядывать отцу в рот — его уважение, восхищение и любовь были безграничны. Отец — следопыт, сержант, герой войны! Как можно было его ослушаться? Как можно было сомневаться в том, что он говорил!

Надо сказать, что Зайд действительно был прекрасным отцом, мужественным человеком и доблестным воякой. Пусть не самым добрым на свете, но отзывчивым, преданным семейным традициям и традициям своего народа.

Тогда, в детстве, Якуб полагал, что отец невероятно умен. Повзрослев, получив хорошее образование и отслужив в армии, Якуб понял, что отец действительно превосходный человек и семьянин, не столь умен, сколь прекрасно приспособлен выживать в сложных условиях. Это было прописано на уровне генетической программы — многие поколения предков Зайда растили потомство, пасли скот, жили и умирали в каменистой пустыне. Жизнь здесь была так тяжела, что смерть не пугала бедуинов, они не боялись и презирали ее.

Зайд растил детей настоящими сыновьями своего народа.

Ездить на лошади, на верблюде, тракторе, грузовике, легковой машине и даже на осле Якуб научился еще ребенком. Тогда же отец научил его стрелять, читать следы людей и животных на голых камнях, прятаться там, где негде спрятаться даже змее, максимально долго обходиться без воды и еды… В общем, в армии инструктор развел руками: молодого бедуина можно было научить исключительно игре в нарды и карты — остальное он умел.

Вернувшись домой, Якуб осознал, что в планы отца не входит менять свой образ жизни. Для Зайда пустыня была настоящим домом. Каменистые пустоши, выжженная красная земля, на которой лишь козы могли найти себе пропитание, радовали бедуина, как француза радует вид на Елисейские Поля. Он не хотел жить ни в городе, ни в деревне, даже среди своих соплеменников, не хотел подчиняться законам, кроме тех, неписанных, что всосал с молоком матери. Он был готов защищать свою страну, он был готов умереть за нее, если надо, но подчиняться…

Это было ему несвойственно.

Зайд видел Якуба наследником стада, хранителем очага, продолжателем рода и традиций. Но вот беда! Якуб себя таковым не видел. Он любил город, зелень, море, человеческое общество, не чурался клубов и дискотек. Прожить всю жизнь на отшибе цивилизации не было пределом его мечтаний.

Но он был хорошим сыном. А хороший сын должен почитать мать и отца. Он хотел бы убедить родителей отпустить его, но не желал терять семью из-за конфликта. Просто время отпочковаться еще не пришло, и Якуб, понимая это, искал и находил себе отдушину во время своих поездок в города, неизменно возвращаясь в родовое гнездо, слепленное, согласно традициям, из подручных материалов. Кондиционер, генератор, спутниковая тарелка, холодильник были компромиссом между Зайдом и цивилизацией, и, если бы не настойчивость сына, этот компромисс никогда бы не был достигнут.

Лежа на позиции в тени солнечной батареи, Якуб не испытывал сомнений или колебаний по поводу того, что делал. Сегодня, перед лицом опасности, он ощутил себя настоящим представителем своего племени, сыном и воином. Он нарушал закон страны, которую любил, ради людей, которых уважал его отец. Он взял в руки оружие для того, чтобы помочь человеку, которого любил, и не хотел думать ни о последствиях своего поступка, ни о том, что может каждую секунду расстаться с жизнью. Все это не имело никакого значения. Важно было подставить плечо отцу. Важно было поступить по совести, а не по закону. Законы пишут люди… Кому как не им их и менять!