Андрей Буровский - Орден костяного человечка

Был и второй номер телефона… Патологически вежливый женский голос.

— Здравствуйте. По какому вы вопросу?

— По поводу похищения своего сына.

— Ваш сын пропал в Израиле?

— Простите, об этом я буду говорить с консулом.

Короткая возня на том конце.

— Консул Васильев слушает.

— У телефона Скоров Владимир, из Петербурга. Моя жена собирается с сыном в Израиль. Сыну двенадцать лет. Поездка у них гостевая, но у меня есть сильные подозрения, что жена возвращаться не хочет. Что мне делать, если сын захочет обратно, а жена и родственники жены захотят его оставить в Израиле против моей воли?

— Вашего сына нельзя вывезти из страны, если вы не дадите документа. Вы это знаете?

— Да. Я дал разрешение на определенный срок.

— Разумеется, вы даете разрешение на определенный срок. Так и пишется — на столько-то дней. А если разрешение дается на эмиграцию — это совсем другой документ, по другой форме.

— На эмиграцию я разрешения никогда не дам. Но что делать, если ребенка не захотят отправить обратно?

— Не зарекайтесь насчет эмиграции. Вот свалится какой-нибудь современный Бела Кун, и рады будете, что есть куда ребенка отправить. А по поводу вашей проблемы… Если ребенка не возвратят, это будет серьезное преступление. В Израиле мало кто пойдет на преступление, тут люди иначе воспитаны.

— Речь идет о выходцах из России, господин консул. Что делать, если ребенка не захотят вернуть? Срок истечет, а мать не захочет его вернуть в Россию?

— Как «что»?! Подавайте жалобу! В Международный суд, в Гаагу.

— И как ее будут рассматривать?

— Я полагаю… Гм… Я полагаю, через год рассмотрят. Так что если хотите совета — сразу приезжайте в Израиль. Подавайте на розыск ребенка и сразу же — гражданский иск. У вас хороший адвокат?

— У меня… Да, наверное… А не приезжать сюда нельзя?

— Можно. Подавайте жалобу в Гаагу.

По тону было понятно, что консул начинает улыбаться. Володя чувствовал, что умный консул уже догадался: нет у него никакого адвоката — ни хорошего, ни плохого.

Вот он, современный мир во всей красе: прав у человека полная рука — бери и пользуйся. Тех самых прав, о которых провизжали на митингах все уши недотраханные бабы — краса и опора демократического движения. Но если ты не богат, если у тебя нет хорошего, дорогого адвоката, нет возможности в любой момент приехать в другую страну — что стоят все твои права? А ничего.

— Еще вопрос. Что, если моего сына захотят спрятать от меня? Например, сменив ему имя, переехав в другой город. Что тогда?

— Гм… Ваши предположения чем-то обоснованы?

— Да.

— Тогда придется вас огорчить — такие случаи и правда бывали. Но понимаете, найти ребенка не так сложно… У вас есть знакомые в службах, которые могут найти человека своими средствами?

Как ловко он обошел сложное слово «спецслужба»!

— Нет.

— У вас есть возможность взять на службу людей, которые могут найти человека в Израиле?

— Если да, то вы советуете их нанять?

— Я ничего не советую. Но если такие возможности у вас есть — тогда вам нечего бояться. Человек не иголка, а Израиль страна небольшая. Стоить это будет сравнительно немного, несколько тысяч долларов. Я знаю два случая, когда детей находили.

— Если звать таких людей, то поскорее? Я правильно понимаю?

— Я бы сказал так… Я бы сказал: тянуть бессмысленно. Ребенок быстро привыкает к новому имени, к новым условиям жизни. Год-два, и это уже другое существо, с совсем другим поведением, языком и пониманием всего на свете.

Помолчали.

— Если у меня нет знакомых в спецслужбах и ограничены возможности приехать… Что реально я смогу сделать в этом случае?

— Я уже ответил на вопрос: подавать в Международный суд в Гааге.

Ну ладно, консул прав: они пошли на второй круг. Пора звонить брату в Испанию — там источник и валюты, и влияния.

— Господин Скоров уехал… Вместе с женой уехали в Южную Америку… Сеньора интересует — куда? Вот. Река Маракуни, верхнее течение, лагерь стоит в двухстах километрах выше города Киотоса… Приедут, конечно же, приедут! Господин Курбатов обещал выехать к вам в Россию сразу же, как вернется с Маракуни, примерно в конце мая или в начале июня. Раньше… Нет, мне не оставили телефона. Господин Курбатов говорил, что у него в тех местах не будет никакого телефона. Но он точно приедет в конце мая, и он собирался в Россию…

Звонок во Франкфурт. Господин Мравинский выехал в Ниццу, отдыхать и лечиться. У него что-то с печенью. Когда будет? Наверное, в августе.

— Может быть, я могу чем-то помочь?

— Нет, мне нужен только господин Мравинский.

— Но, видите ли… Господин Мравинский не оставил своего адреса, он будет сам звонить…

— Примерно когда?

— Об этом он не сообщал… На вашем месте я бы не рассчитывал, что он позвонит раньше августа. Тогда настанет время возвращаться и он станет узнавать, что произошло без него. Хотя что за время отпусков может произойти важного?

Ну вот и все. Пора уходить, все уже сказано.

«Анадырь, пятая кабина, — звенел механический девичий голос, — Анадырь, пятая кабина…»

Ноги несли через арку Главного штаба на Дворцовую, оттуда — на гранитную набережную Невы. Лед еще не совсем прошел. Лимонно-желтый северный закат стыл за Петропавловской крепостью. Черные сверху, подсвеченные красным снизу тучи.

Сколько раз бывал Володя в этом месте! По большей части бежал на работу или с работы. И чаще всего не было времени задуматься — где он идет, что вокруг? А ведь здесь, по этим самым мостовым, несколько поколений подряд ходили те, без чьих имен невозможно представить себе русскую культуру. Люди, собственно говоря, и создававшие это всемирно значимое явление — классическую русскую культуру XIX века. Эту культуру делали именно здесь — в этих домах, слепившихся вокруг Невы. Со времен Петра, больше двухсот лет, создавался не просто город. Воплощалась в камне Идея. Создавался, мучительно вырастал новый субэтнос русского народа — европейский, петербуржский. Копились материальные и духовные ценности, подбирался человек к человеку.

То, что сейчас видел Володя, почти не изменилось за века. То, что видел он, стоя спиной к Зимнему, мог бы видеть и Пушкин, и Лермонтов. Не было машин? Разве что… но были экипажи.

Вот в эту арку сутуло нырял Лев Толстой. По этим камням уверенной походкой известного в стране профессора ступал Василий Васильевич Докучаев, беседовал с очень молодым, еще безвестным юношей, Володей Вернадским. На месте этого фонарного столба была коновязь, и к ней привязывал лошадь поручик Лермонтов. У этого столба впервые поцеловались юные Саша Блок и Надя Менделеева.

И потому всякий русский человек, не ставший Иваном, родства не помнящим, потрудившийся принять свое наследство, — на берегах Невы он дома. Всегда дома.