Андрей Буровский - Орден костяного человечка

— Нет! Ни за что!

Володя отбивался, словно девушка пыталась влить в него не кофе, а цианистый калий или синильную кислоту.

— Черт с вами, принесу вам бутылку… Но чтоб побриться и хлебать уже на перроне!

— Не-е… Глоток здесь…

— Только глоток!

Пожалуй, Володя даже немного огорчился, доехав до Красноярска: необычайно интересно было прогуливаться на каждой остановке в толпе торговцев кожей, раскланиваясь с подручными люхезы (сам люхеза, конечно же, был не той фигурой, чтобы выходить на перрон самому и организовывать торговлю).

Еще интереснее оказалось писать стихи, которые к тому же можно было и заказывать самому себе: чего выпил, то и написалось. В общем, ехать бы так до Улан-Батора, а потом бы вернуться обратно… И с проводницей он не успел толком познакомиться, а такая душевная девушка.

— Тупленка бером! Бером-бером!

Последний раз слушал Володя этот ор, махал знакомым.

— Эспедисия, давай-давай!

Смотри-ка! Даже запомнили, что он едет в экспедицию! Слезы умиления навернулись на глаза Володе; выяснилось, что у него есть сильнейшая потребность вынуть бутылку из кармана куртки и сделать еще добрый глоток.

Проводница его вагона что-то рассказывала подружкам из другого вагона, махала руками, смеялась. Володя помахал и ей, покачнулся, девицы зашлись в приступе восторга.

Десять часов предстояло Володе проторчать на вокзале в Красноярске: поезд на Абакан отходил только в восемь вечера. Вид его опять не вызывал доверия у милиционеров, и они провожали Володю нехорошими, какими-то уж очень профессиональными взглядами.

Володя присел на каменной ступеньке подъема на виадук, сделал еще один глоток, и к нему тут же подсел кто-то благоухающий так, что Володя чуть не отодвинулся. Что говорит сосед, он тоже как-то не очень понял.

— Па-апрашу документики!

Три мальчика в форме, стальные взгляды из-под фуражек, служебное рвение на лицах. Но интеллектуал — он и после недельного запоя интеллектуал, и речь Володи, обращенная к властям, осталась ясной и логичной.

— Пожалуйста… А что случилось?

— Проверка паспортного режима… Па-апрашу!

— Вот…

Володя протянул парню в форме удостоверение сотрудника Института археологии, командировочное и с интересом наблюдал, как у него меняется выражение лица. Сосед Володи по ступеньке пытался эдак бочком свалить куда-то в сторону, его попытки пресекли другие люди в форме.

— Что, тоже археолог?

— Наверное, он из другого отдела: мы не знакомы.

Какое-то время милиционер внимательно разглядывал; Володю и наконец попросил паспорт. Володя пожал плечами, дал ему паспорт с пропиской в Санкт-Петербурге. В паспорте был и билет.

— А! Так вы от нас скоро убываете?

— Ну да… Я профессор Петербургского университета, нахожусь в командировке, еду на раскопки.

— Вы и правда профессор?

На Володю пахнуло все тем же незабвенным люхезой.

— Могу дать и это удостоверение.

— Не надо. Что же вы, профессор, с такой шушерой общаетесь?! Не стыдно?

— Да я с кем угодно могу… Хотите?

Володя протянул парню недопитую бутылку. Милиционер опять долго изучал Володю.

— Пройдите в зал ожидания!

— Там душно…

— Тогда сядьте вон там и не отсвечивайте!

Володя перебрался на перрон, где стояли какие-то сомнительного вида скамейки. Одна из них была в тени, тут он допил все из бутылки и попытался дописать стихи.

Почти сразу опять замелькали какие-то ароматные личности, стали влезать в разговор:

— Эй, ты Федю Косого знаешь?

— Чужой, тебе торба нужна? Совсем новая.

А одна личность с ободранной мордой пыталась даже подчинить себе Володю:

— Ты, новенький… А ну давай звездуй за водкой, живо!

Володя не ответил и, кажется, правильно сделал — от него постепенно отвяли. Хуже другое: его опять клонило в сон, а спать Володя побоялся: он совсем не был уверен, что, проснувшись, найдет свой рюкзак на прежнем месте.

Вдруг шелупонь разбежалась. Володя это понял, потому что вокруг стало как-то свободнее и ветер вместо привычного смрада принес совсем другие, вполне симпатичные запахи — нагретой земли и металла, дерева, городской пыли, мазута, угольного дымка. Опять тот же милиционер.

— Вы что, для них медом намазаны?!

— Ну и при чем тут я, секи, начальник?! Они сами ко мне зачем-то лезут.

— Сами виноваты… Ведете себя, как бич, они и лезут.

— Я скоро уеду, начальник…

— Ага! А это что?!

На скамейке после сбежавших осталась какая-то бутылка; на самом донце плескались остатки жидкости свекольно-химического, нездорового цвета.

— Они что, вас угощают?!

— Чужое шьешь, начальник. Я сам себе спиртное покупаю, я человек обеспеченный.

— Гм… И насколько обеспеченный?

— Хотите, вам взятку дам?

— Пошел вон!

— С удовольствием…

Судя по выражению лица, милиционер дорого заплатил бы за маленькое служебное счастье — треснуть Володю по башке. Если бы не документы профессора — наверняка треснул бы. Володя решил его больше не раздражать и свалил на другой угол вокзала. Хорошо, поезд подали уже скоро.

25 апреля 1994 года

Утро над Абаканом вставало яркое-яркое, прозрачное-прозрачное, голубое-голубое… И со страшной головной болью, конечно. Володя содрал щетину с лица, умылся холодной водой, выпил кофе. Выпил, и в первый раз вырвало. Тогда он выпил второй раз более крепкого, и этот второй кофе удержался. Впрочем, за полчаса до Абакана Володя все-таки заснул, и зря: потом, когда поезд уже стоял, он еле продрал глаза.

А на перроне, прямо напротив окна, лихо вышагивал Виталий Ильич Епифанов — длинный, тощий, энергичный, в клетчатой грубой рубахе, в полотняных штанах и с черной полевой сумкой на боку. Уже выйдя из дома, Володя считал себя как бы в экспедиции, но только теперь он ясно понял: экспедиция и правда началась!

— Владимир, как доехали? Э-эээ… Володенька, да что это с вами?! Ну-ну… Вы уж давайте завяжите с этим занятием, а? Не подводите меня, Богом прошу…

— Что, по мне очень заметно?

— Вы честно заметали следы… Но скажу вам как алкоголик алкоголику: заметно, и заметно оч-чень… Чересчур заметно, говоря между нами.

— Я больше не буду, Виталий Ильич. Правда не буду, только дайте мне сегодняшний день… Сегодня я к физической работе не очень готов.

— Ну и не надо… Только теперь вы все равно не поспите. Грузиться мы уже закончили, давайте в машину! Позавтракаете в пути. Все-таки нам повезло: и грант, и эта ранняя весна — все вместе!

Вот ГАЗ-66 с брезентовым верхом, на дверце — голубой шар, надпись «Научно-изыскательская»; возле кабины ждет шофер — в кирзовых сапогах, в свитере, с лицом бывалого полевика. Машина не очень удобная для туризма, потому что в брезентовом кузове нет окон и сидящие там не видят, куда их везут, все видно только из кабины. Но машина идеальная для экспедиции, потому что ухитряется проехать почти куда угодно, и притом поднимает много и редко ломается. А все-таки не было бы у Епифанова такой машины, не получи он иностранных денег. Его счастье, что заинтересовались немцы, дали на исследования подачку — грант. Не для ученых стали в России такие машины, пусть и стоят на базах российской Академии наук.