Андрей Буровский - Орден костяного человечка

Здесь было несколько десятков курганов — Володя не решился бы сказать, сколько именно, потому что многих камней наверняка не видно в траве. Да мало курганов — недалеко от ключа торчали из земли какие-то вертикально вкопанные бревна, выложенные каменные стенки — неужели остатки фундаментов?! Вид у всего этого свежий, надо порасспрашивать местных. Если не жителей Камыза, то искать таких, как Екатерина Николаевна.

— Ребята, тут работы на недели.

— И хорошо, давайте ставить нивелир!

Приятно было смотреть на широкую улыбку Андрея — готов работать. Хорошо, что он взял этих ребят!

— Фомич, быть вам завхозом…

— Не сумлевайся, начальник, я тебе такой кондер сварю, пальчики оближешь!

— Фомич, хватит играть в уголовного! Вы и сидели-то всего ничего…

— Зато сидел за драку, начальник, за то и наколки имею. Не петух я, а в законе, — сипло разъяснял Фомич.

Володя безнадежно махнул рукой; он и сам невольно смеялся, когда этот сильный, добродушный человек начинал играть матерого преступника. И все невольно хохотали, вытаскивая снаряжение, потому что Фомич, изо всех сил придавая доброй физиономии цинично-злобное выражение, снял рубашку, оттянул подтяжки на груди, стал ими щелкать, напевая:

Из знакомых Володи отвратительнее пел только Михалыч. Но даже эти песни Фомича не могли заглушить криков птиц. И ставили котелок на железную треногу, складывали запасы еды и ветошь в самом хорошем настроении. Разве вид Камыза несколько смущал…

— Андрюша… Вы с Димой ведь можете сделать нужные измерения?

— Шутите, Владимир Кириллович?! Вот от того камня возьмем азимут…

И Андрей с Димой, перебивая друг друга, рассказывали Володе, как они будут проводить измерения. Кажется, здесь все будет в порядке…

— Ну, если справитесь сами, я пройдусь по деревне: расспрошу про эти развалины да заодно попробую купить картошки и хлеба.

И Володя потопал к ближайшим домикам, очень надеясь все же вернуться побыстрее. Вот какое-то движение в ограде… Пожилая женщина в халате, с суровым замкнутым лицом.

— Здравствуйте, хозяйка!

— Здра-а…

И пес в ограде тоже не вскочил, не залаял. Так, приоткрыл один глаз, прохрипел что-то собачье, приподняв верхнюю губу.

— Картошкой не богаты? Мы из экспедиции, нам картошка нужна. Может, у вас старая осталась?

— Какая тут картошка? У самих нет, рождается плохо.

— Плохо растет? А огороды большие…

— Огороды большие, да что толку? Поливать надо, а установка не работает…

— Установка? Это такая… для полива?

— Ну да… — Володя уже понял, что для тетки он становится таким безобидным, даже забавным идиотом, раз не знает про поливальную установку. — А отключили установку — нет полива.

— А нет полива — и картошки нет? — проявил Володя болезненное любопытство городского.

— Само собой, нет… — Ему показалось или тетка улыбалась удовлетворенно? Ей как будто нравилось, что картошки вот тоже нет и все разваливается.

— А хлеб где берете? Нам бы и хлеба купить…

— А нигде хлеб не берем, сами печем. Кто муки завез, тот и с хлебом.

— Странно… Муку у вас продают, а хлеба не продают. Непонятно…

Сначала Володя не понял, что за звуки издает тетка и не на шутку испугался: этот жуткий хрип из открытой оскаленной пасти, да еще после собачки с красными глазами, в этом непривлекательном месте… Потом сообразил: тетка, оказывается, так смеялась, и сердце перестало колотиться.

— Нету у нас магазина! Ближайший магазин — в Усть-Буранном! Там и муку покупаем, а то за хлебом не наездишься, за двадцать верст… Вам-то, с машиной, — это да, это запросто, — завистливо закончила тетка.

— Хотите, мы и вам муки привезем? Мы все равно в Усть-Буранный поедем за продуктами. Мешок муки в машину бросить нам нетрудно.

И стоит, уставившись на Володю, тетка, словно у Володи выросли рога размером с лопаты здоровенного сохатого или вокруг его головы разлилось сияние нимба. Смотрит, вытаращив глаза, и что-то прикидывает про себя. Володя с трудом читал на этом замкнутом лице — слишком непонятно ему было, чем живет человек, что для него важно в этом мире.

— А вы привезите, и я тогда денежки… — просипела тетка наконец.

Тут только Володя понял, какая борьба происходила у нее в голове: и муку получить хочется, и деньги незнакомым отдать страшно.

— А почем продавать муку будете?

— В Усть-Буранном мука почем? По стольку и привезем. Вам высший сорт или первый?

Опять уставилась тетка безумными глазами. Наконец-то разлепила губы:

— Первый… — И, помолчав, сиплым шепотом: — Неужто привезете?!

— Привезем. Вы лучше нам скажите, у кого картошки можно достать? Неужели только в Усть-Буранном?

Цвет физиономии у тетки возвращался к обычному.

— Да нету тут ни у кого… Разве у Тигилеевых? Так вы у них, наверно, брать не будете…

— Нам какая разница? Лишь бы картошка была. А чем они такие страшные, Тигилеевы, что у них нельзя картошку брать?

— Азиятцы… Вон там, пятый дом… Они-то местные! — со злобой вдруг прорвалось у тетки.

— А вы не местные?

— Мы целинники… Пока целина была, мы жили, а целина кончилась, всему звиздец, жить невозможно… Установка не работает, магазин закрыли, делать нечего.

— А раньше что делали?

— Раньше?! — Руки завозились по фартуку, на лице оживление. — Раньше тут все кипело… Раньше тут совхоз был, работы было зашибись, у всех деньги… Уголь завозили, в магазине все, что хочешь, у всех машины, ездили все куда только надо… А теперь за все плати! — неожиданно взвизгнула тетка, мгновенно перейдя от элегических воспоминаний к злобе. — Теперь демократы все продали! За уголь плати, за горючку плати, за установку плати! Установки нет — есть нечего! Денег нет — электричество отключат скоро!

Так же неожиданно тетка замолчала, переводя дыхание, словно отходила от приступа.

— Так неужели тут делать нечего?! Вот овцы… С ними сколько всего делать можно!

— Раньше приемный пункт был — для шерсти, для шкур, теперь нет. Сколько у тебя овец, твоя проблема! И комбикорма не стало, кормить овец нечем.

— А в тайге пасти? Отогнал… вот, на пять километров всего, и можно пасти… В ложке, вот прямо тут, возле деревни, косить можно. А из шкур можно дубленки шить. Вы знаете, сколько одна дубленка стоит?!

Володя сам увлекся; так увлекся, что сбросил рюкзак под забор, отчего пес опять захрипел, приподнимая губу.

— Тут, прямо в Камызе, шить дубленки, возить в Абакан, в Красноярск…

— Так ведь это, молодой человек, еще шкуры надо обрабатывать. Их потом еще кроить надо и шить…

— А кто мешает?!

— Так мы не умеем…

И смотрит она на Володю чуть ли не с победой: вот, доказала ему, как дважды два, что ничего тут нельзя делать. Вот и еще один аргумент: