Андрей Буровский - Орден костяного человечка

На этих камнях изображений было целых три: человечек, нарисованный по старой схеме: палка, палка, огуречик… Он стоял возле огромного котла, простирая над ним руки. На другом камне скакала лошадь — тоже палка-палка, но сразу было видно — это лошадь. А на третьем камне две коровы деловито шли куда-то, размахивая хвостами.

Не меньше часа Епифанов зарисовывал изображения, фиксировал их на плане и очень жалел, что фотоснимок делать не имеет смысла — света мало. Влага скапливалась на волосах, на капюшоне, рукава совершенно промокли. Виталий Ильич присел на камень, с наслаждением затянулся сухим, крепким дымом «Беломора»… И тут же папироса полетела в озеро: прямо на тропе, в плывущих полосах тумана, сидел волк. Так вот прямо и сидел, как раз на границе видимости, совершенно как большая собака, с интересом смотрел на Епифанова. Зверь жарко дышал, вывалив огромный красный язык, словно ему в тумане стало душно. Он ничего не делал, этот волк, и потом Виталий Ильич не смог бы объяснить, откуда взялась у него уверенность: перед ним существо, обладающее сознанием и волей.

Впрочем, волк это был или не волк, обычный или необычный, а Епифанов знал, что надо делать. Виталий Ильич четко, как в тире, произвел необходимые действия: сделал три шага вперед, пока зверь не стал виден так же хорошо, как мог бы быть виден на иллюстрации в книге. После этого мягким движением достал из кармана ТТ, поднял оружие и поймал в прорезь огромную лобастую башку.

Трудно представить себе хакасского волка, никогда не видавшего оружия: Хакасия не так уж редко населена. Скорее волк не связывал эту короткую штуку с ружьем, не понимал, что сейчас может быть. Уже много лет назад Епифанов отработал механизм ТТ так, чтобы спуск повиновался чуть ли не прикосновению. Волк сидел метрах в шести. Епифанов знал, что сейчас произойдет, — зверя отбросит набок, он перевернется на спину, и будет несколько неприятных минут судорог и скулежа, если не послать второй пули.

Толчок резко отдался в локте, отбросил руку вверх и назад. Тупо-сухой выстрел, поглощенный к тому же туманом. Волк встал, зевнул, неторопливо двинулся в туман. Совершенно инстинктивно, не очень отдавая отчет в своих действиях, Епифанов поймал уплывающий левый бок зверя. Мушка заполнила прорезь, сквозь которую видно плечо… Толчок! Руку Епифанова отбросило, на этот раз хлопнуло погромче. Волк продолжал задумчиво бежать, пока весь не скрылся в тумане.

И Виталий Ильич мог решать сам, что делать: ловить волка в тумане (а кто сказал, что там один волк? И что это вообще волк?) или отступать туда, где туман реже, где есть шанс выбраться из него.

Перед тем как войти в туман, Виталий Ильич снял с плеча полевую сумку и повесил ее на корявую, изогнутую ветрами лиственницу — единственную возле озера. Если что — был шанс, сумку найдут. А паспорт с командировочным удостоверением Епифанов достал из сумки и сунул в карман своей рубашки.

Что это?! Над разложенным тентом плыли клочья тумана, и Виталий Ильич вдруг увидел, что ветер несет как будто Толяна… и вроде бы доносит его голос. Странно… И не только странно, но и жутко. Кожа у Епифанова пошла пупырышками, глаза расширились… Но он, конечно же, взял себя в руки.

— Э-ге-ге-гей! — заревел Виталий Ильич во всю мощь легких (а в молодости ему доводилось добрасывать звук до другого берега монгольского озера Харлук, на добрых восемь километров). И этот рев гасил туман; Виталий Ильич не был уверен, что крик слышен дальше, чем метров за триста. «Толян» исчез, растворился.

Виталий Ильич окончательно удостоверился в худших своих подозрениях. Поэтому когда он начал выходить из тумана, двигаясь в сторону Камыза, то делал это умно и осторожно, не приближаясь к стволам деревьев, кустам, сгусткам тумана и переломам местности без внимательнейшего осмотра. Семь километров он шел два часа, но шел, ни разу не остановившись и перевел дух только тогда, когда в тумане, совсем близко, замаячили серые стены кошар.

Впрочем, туман тут был не сильным, а на деревенской улице совсем кончился. Епифанов покивал головой — да, все становилось ясно до конца. Он, конечно же, знал, кто умел напускать туманы и вообще влиять на погоду, изменять свою внешность и напускать морок на людей. То есть он, конечно, ни во что это не верил… Но люди его поколения умели верить не верить, но принимать во внимание многие странные вещи, официально не существовавшие. К этому тоже можно относиться по-разному, но вот такое уж было это поколение. Так что теперь ни за какие коврижки не пошел бы Виталий Ильич назад, в стену тумана, колыхавшуюся как раз за околицей Камыза.

«Хорошо, что ребята давно в лагере», — с удовлетворением подумал Епифанов, направляясь в сторону хутора номер семь.

А над сухим логом, в двадцати километрах к востоку, в этот день так и работали, до условленных пяти часов дня. Туман поднимался, стена тумана была превосходно видна, и она скрыла другой отряд. Недавно в бинокль были видны холмы с выходом камня — как раз перед озерцом. И вот ничего не было видно, кроме колышущейся, словно бы живой, стены, но в эту сторону туман не пошел. Работали не отвлекаясь, благо Фомич, кляня отсутствие продуктов и паяльную лампу, сварил совсем неплохой суп.

Потом Фомич попытался поехать в туман… И надо сказать, это была не слишком удачная попытка: он вернулся через полчаса, не проехав и километра. В этом туманище видимость кончалась в метре от радиатора. Сергей ничего не сказал Фомичу, только покачал головой. Но это еще были не проблемы.

Проблемы начались после пяти: никто не вышел из тумана ни в половине шестого, ни в шесть. Тогда Сергей мягко напомнил Фомичу, что пора возвращаться в базовый лагерь.

Фомич дико вытаращился и не столь мягко напомнил Сергею, что на другую сторону хребта ушли люди.

Сергей так же мягко напомнил, что они — новосибирские студенты, работали целый день, устали и по Закону о труде имеют право на отдых.

Фомич грубо сообщил, что люди из другого отряда тоже устали, и сам он устал — и от работы, и от вступления в интимные отношения с такими козлами, как Сергей.

Сергей еще мягче напомнил Фомичу, что Фомич является его, Сергея, подчиненным и должен выполнять его приказания.

На это грубый Фомич подробно и смачно рассказал, что делали в зоне с такими начальниками, как Сергей, и что у него начальник по жизни один, Виталий Ильич, а остальные — это только суки поганые и волки позорные, мать-перемать.

Маргарита высказалась в том духе, что Фомич не имеет права так говорить, а тем более упоминать его маму, и что если он будет так себя вести, то еще пожалеет. Высказывалась она шумно и даже несколько истерично, и Сережа мягко возразил Маргарите, что он согласен с ней по сути, но далеко не по форме.