Сергей Городников - Порученец Царя. На стороне царя

– Из наших людей никто не решится с ним связываться, – головой поклонившись его спине, вполголоса доложил секретарь и почтительно застыл посреди комнаты.

– Дурак! – отрезал Афанасий Лаврентьевич. Тут же наказанный за резкое замечание приступом боли, он невольно процедил сквозь стиснутые зубы жалобный стон, обращённый милосердному взору Спасителя, каким тот смотрел на него с главной иконы. После чего, стараясь уже сдерживать пылкую свою природу, непривычно размеренно разъяснил: – Никто из моих слуг не должен быть замечен. Мне слухи о чести дочери не нужны.

Секретарь кивнул его затылку, выражая полное согласие с таким замечанием.

– Я знаю, кто поможет найти готовых на всё исполнителей, – сообщил он доверительно.

– Смотри, чтоб не до смерти! – тихо, однако же и строго сказал Ордин-Нащокин.

Немец опять кивнул затылку, но, стоя в темноте, не скрывал той же мстительной ухмылки, какой проводил спину Удачи. Не получая больше распоряжений, он постоял и почтительно спросил:

– Я могу уйти?

– Можешь, – холодно отозвался Ордин-Нащокин.

Оставшись наедине с иконой, Афанасий Лаврентьевич почувствовал облегчение. Боль постепенно слабела, будто размывалась течением времени. После нескольких минут она напоминала о себе лишь ноющей тяжестью в голове, и он благодарно перекрестился. Вернулся к столу, взял бумагу, с какой работал до появления Удачи, перечитал. Сосредоточиться не удалось, и он отложил её с досадой.

– Паршивец, – пробормотал он с огорчением. – Козлиная порода. И нашёл же, в чьём огороде жрать капусту?

Секретарь Нащокина не показывал, что исподволь присматривается к тому, кому пришёл доверить заказ выполнить столь важное и щекотливое дело. Первый осмотр внешности сидящего напротив него Барона разочаровывал. Тот показался немцу обычным государевым чиновником, обычным дьяком, любопытным единственно тем, что служил в Разбойном приказе. Раз за разом он приходил к навязчивому выводу, что обратился ни к тому, кто ему был нужен. Вот только холодно насмешливые серые глаза, в которые он избегал смотреть, возвращаясь и возвращаясь озабоченным взором к золотому перстню с синим рубином на указательном пальце дьяка, и сам это перстень подсказывали, что за ни чем не примечательной внешностью может скрываться опасный волк, ведущий иную и дающую ему главный доход жизнь.

После ночного разговора с хозяином, секретарь не терял времени даром. Уже поутру он осторожно разузнал у весьма сомнительной личности из своих знакомых в Иноземной слободе, как найти подходящих исполнителей для наказания искусного во владении оружием недруга. Он уклонялся от уточнений, какое наказание подразумевалось. Но знакомый, казалось, догадался и за небольшое вознаграждение посоветовал ему обратиться к дельцу по кличке Барон, объяснив, когда и где на него можно выйти, и даже тремя строчками написал подобие письма за своей подписью, в котором указал, что его подателю можно доверять. И вот теперь он сидел напротив дьяка в неопрятном маленьком помещении с низким прокопчённым потолком, а между ними был лишь грязный и грубый стол. Скудная обстановка как бы говорила, помещение это используется не для проживания, а исключительно для всяких скрытных встреч, подобных той, что происходила сейчас. Кроме стола, в пределах четырёх тёмных бревенчатых стен умещались две лавки и окованный чёрным железом сундучок в углу, справа от коричневого сапога Барона. Сам Барон сидел возле низкого замызганного окна, изредка бросал в него небрежные взгляды на проход к городскому рынку, на разноплемённую и пёструю суету. Немца так и подмывало глянуть туда же, но он не решался оторваться глазами от перстня дьяка, пока обсуждались, сначала намёками, затем откровеннее, условия сделки.

– Мы его спустим под воду, и никаких следов, – спокойно и ровным голосом скучно подвёл итог туманному разговору Барон, как будто понял, что немец хотел бы услышать подобный ответ, но не решался назвать вещи своими именами.

Секретарь растерялся от такой прямоты, и ему стало ни по себе, он поёжился, как если бы в спину засквозило ледяным ветром. Не отдавая себе отчёта, что делает, он потрогал ладонью шею, точно убеждался, что её не затягивает петля виселицы, и столкнулся глазами с насмешливо сощуренными тёмно-серыми глазами Барона. Казалось, тот прекрасно понимал его состояние и явно наслаждался производимым впечатлением. Точечные зрачки показывали, что видели его насквозь, отчего у немца по спине пробежали мурашки, и он быстро отвел взор к перстню с рубином.

– Устраивает такой конец для вашего недруга? – спросил Барон, будто они обговаривали обычную торговую сделку.

Немец поклонился в выражении согласия, как сделал бы перед хозяином, поймал себя на этом и неожиданно резко проговорил сухим надтреснутым голосом:

– Вот задаток.

Он достал из кармана коричневого сюртука холщовый кошель, дрогнувшей рукой неловко отбросил его на стол к животу Барона. Кошель туго брякнул серебром, и Барон одними губами выразил удовлетворение, плавно, с повадками лисицы приподнял крышку сундучка, полученный задаток сбросил в его нутро.

– Вообще-то я предпочитаю золотые перстни с камнями, – небрежно сообщил он к сведению немца. – Я их храню. Они мне напоминают о дорогих и сложных делах. – И он доверительно признался, словно признавался в простительной слабости: – Что делать, все под Богом ходим. Я тоже тщеславен.

Внезапный скрип раскрытой снаружи двери сорвал с него выражение благодушия, как порыв ветра красивую листву с дерева, чтобы обнажить за ней его основу: уродливо корявые ветви. Жестокая и властная злоба исказила лицо Барона, и немец испуганно отпрянул в сторону, к окну, неосознанно стремясь не оказаться между двумя противниками.

– Почему без стука? – рявкнул Барон, одновременно с треском захлопнув крышку сундучка.

Он взглядом заставил остановиться у порога худощавого парня с пегими волосами, одетого в неприметную серую одежду. Парень пропустил вопрос мимо ушей, так как был не в силах оторвать алчного взгляда от сундучка, успевшего показать ему своё содержимое. Рука парня безотчётно отвернула край ветхого кафтана, потянулась к рукояти ножа в старых ножнах.

– Ну?! – предупреждая угрозой в голосе, Барон, будто заматерелый волк, показал крепкие зубы и привстал с лавки.

Его рука тоже выразительно потянулась к укрытому одеждой длинному кинжалу. Парень замер, вместо того, чтобы схватиться за нож, подтянул старый пояс. Пелена алчности сползла с его глаз, и он перевёл их от Барона к немцу. Удовлетворённый его жалким видом нагло доложил:

– Астраханские купцы, – он как не в чём ни бывало качнул патлатой головой на рыночную сутолоку за окном, – заявили, что теперь платят Ивашке Косому за спокойствие. Болтают, он уверял, что произвёл свой передел и теперь здесь его епархия.