Сергей Шведов - Ведун Сар

— Я хочу спросить тебя, Арматий, сдержал ли я слово, данное тебе полгода назад? — спросил император громовым голосом.

— Сдержал, — ответил недоумевающий магистр.

— Твой сын стал моим соправителем, а ты сам — главным полководцем империи. Но ведь императором Византии являюсь все-таки я. Как ты думаешь, Арматий, вправе я жить своей волей, а не твоей?

— Вправе, — развел руками магистр.

— Тогда слушайте мою волю, патрикии, — взревел божественный Зинон. — Отныне мне не нужны соправители, мне не нужны советчики. Я сам принимаю решение. Верным слугам императора — хвала и слава, изменникам — смерть.

Арматию были нанесены только два удара кинжалами, но оба они оказались смертельными. Несчастный магистр рухнул в проход, даже не вскрикнув. Сиятельный Илл и высокородный Анастасий вытерли окровавленные клинки о его одежду. Испуганно вскрикнула императрица Ариадна, но тут же прикрыла рот ладошкой. Зато Верина сохраняла спокойствие, на ее увядающем, но еще красивом лице не дрогнула ни одна морщинка.

— Так мы увидим сегодня забег шестерок? — спокойно спросила она, пристально глядя в глаза слегка растерявшегося Зинона.

— Да, — не сразу нашелся император. — Выпускайте колесницы.

В этот раз первым финишную черту пересек «зеленый», но ипподром встретил его победу гробовым молчанием.

Юлий Непот, которого Римский Сенат в очередной раз отказался признать «божественным», горел жаждой мести. Увещевания «воскресшего» Скрибония на него не действовали. Непот, признанный императором пока что только своими легионерами, был очень высокого мнения о своей особе. Этот выродившийся потомок рода Юлиев, давших Риму немало выдающихся государственных деятелей и полководцев, вообразил себя Цезарем и готовился перейти Рубикон. Сиятельного Ореста Непот считал никуда не годным полководцем, что было, в общем-то, верно. Ошибочным являлось мнение сиятельного Юлия по поводу гениальности собственной особы. И это непомерно раздувшееся самомнение несостоявшегося императора могло дорого обойтись его сторонникам. Об этом Скрибоний прямо заявил патрикию Марку, состоявшему в скромном звании комита свиты при новоявленном Цезаре.

— Этот идиот вообразил себя непобедимым, — возмущался Скрибоний, в волнении прохаживаясь по чужому шатру. — А между прочим, у Ореста численное превосходство в пехоте и коннице. Кроме того, он может рассчитывать на поддержку готов Эвриха, готовящихся зайти нам в тыл. Я не понимаю, сиятельный Марк, зачем ты все это затеял? Зачем ты устранил Олибрия, если не хочешь воспользоваться плодами своей победы?

— Я мстил Олибрию за смерть своих родных, — спокойно отозвался Марк, приподнимаясь с походного ложа.

Сыну матроны Климентины уже давно перевалило за тридцать. Однако прожитые годы почти не отразились на его внешности, это по-прежнему был очень сильный и уверенный в себе человек. Разве что голова его стало наполовину седой. Сиятельный Марк, чудом вырвавшийся из ловушки, почти два года играл со смертью, приводя в недоумение и бешенство своих врагов. Скрибоний, тяжело раненный в ту страшную ночь, уцелел чудом. Ленивые рабы бросили его тело в неглубокую яму и слегка присыпали землей. Марк, явившийся на место погребения, чтобы отдать дань памяти своим родным, услышал стоны, несущиеся из-под земли, и откопал сенатора. Будь на его месте другой человек, Скрибония добили бы с помощью осинового кола. А Марк не просто вернул сенатора с того света, он еще в течение трех месяцев выхаживал его, спасая от ран и голода. Разумеется, Скрибоний был благодарен сыну матроны Климентины за все, что тот для него сделал, но тем сильнее была его досада на патрикия, не пожелавшего брать власть, которая сама падала к его ногам. Впрочем, Скрибонием сейчас правило не столько честолюбие, сколько жажда мести. Он не хотел и не мог простить Оресту и Викентию смерти своей жены и несчастного ребенка, которого он в тот страшный миг держал на руках.

— Они умрут, — мрачно изрек Марк. — Это вопрос времени, сенатор.

— А Великий Рим? — напомнил ему Скрибоний.

— Империи больше нет, — спокойно отозвался сын матроны Климентины. — Ты знаешь это не хуже меня.

— А что есть? — спросил с вызовом Скрибоний.

— Есть несчастный ребенок по имени Ромул, жертва честолюбия собственного отца, и очень глупый человек, вообразивший себя императором.

— Этот глупый человек помог нам устранить Олибрия, — напомнил магистру Скрибоний. — Так пусть же поможет убить Ореста!

— Нет, сенатор, — упрямо покачал головой Марк. — Префекта Италии я ему не отдам. Я хочу собственными глазами увидеть агонию сиятельного Ореста, причем в час его торжества.

— Это безумие, магистр! — воскликнул сенатор.

— Наверное, — не стал спорить Марк. — У меня никого не осталось в этом мире, Скрибоний. Нет ни семьи, ни империи, которые я мог бы защищать. Зато есть он, Орест. Последнее, что удерживает меня на этом свете. Я не могу уйти, не расплатившись с долгами.

— Викентия бы не забыть, — задохнулся от ненависти Скрибоний.

— Спасибо, что напомнил, сенатор, — усмехнулся Марк. — Его я поручаю тебе. Ты отправишься в Рим, Скрибоний. Быть может, это будет самым важным делом в твоей жизни. Империю нам уже не спасти, зато мы можем помочь Вечному Городу, дав ему разумного правителя.

— Кого ты имеешь в виду?

— Княжича Сара.

— Но ведь он варвар! — воскликнул потрясенный Скрибоний.

— В данном случае важно, что он человек.

Дидий был потрясен, когда увидел поутру в своей спальне призрака. Если бы дело происходило ночью, то бывший комит финансов, возможно, умер бы от ужаса, но за окном разгорался новый солнечный день, и патрикий решил повременить с уходом из этого мира. Тем более что Скрибоний вел себя вполне по-человечески. Он одним глотком осушил кубок, стоявший на столике поодаль, и по-простому сел в кресло, с наслаждением вытянув ноги.

— Устал я, Дидий, — произнес с тяжким вздохом призрак. — Все-таки годы мои немалые.

Бывший комит тоже не мог похвастаться здоровьем, однако дела его были не настолько плохи, чтобы скучать о загробном мире, а уж тем более стремиться туда попасть.

— И как там? — спросил Дидий.

— Где там? — не понял старого знакомого сенатор.

— Там, откуда ты пришел, — замысловато выразился хозяин.

— По-разному, — усмехнулся Скрибоний. — Одни грезят о власти, другие — о мести.

Дидий вдруг вспомнил перекошенное болью и яростью лицо несчастного сенатора в ту роковую для многих ночь и содрогнулся всем телом.

— Ты виноват, Дидий, — спокойно произнес Скрибоний. — И знаешь это не хуже меня.

— Меня заставили, — попробовал оправдаться бывший комит финансов.