Юрий Смолич - Ревет и стонет Днепр широкий

Однако, по требованию других членов Совета, а в особенности прислушиваясь к грозному гомону людей за дверью, — слово члену областкома и Киевского областного совета, как представителю высшей инстанции, было дано вне очереди.

Евгения Богдановна начала свою речь. Ее выступление должно было быть коротким, «в порядке ведения собрания», но Евгения Богдановна понимала: слово будет пространным — ведь нужно попытаться склонить пленум на свою сторону. Если же склонить не удастся, то оттянуть время хотя бы до прибытия авангарда гвардейского корпуса. Корпус, как условлено, должен был вступить в Жмеринку в одиннадцатом часу.

Евгения Богдановна, начала, как и перед гвардейцами вчера, с международного положении.

Но меньшевики и эсеры тотчас же закричали:

— Не об этом речь! Сейчас не время «растекаться мыслию по древу»! Не время для академических речей!..

Да, это была не солдатская аудитория и не объект для пропаганды и агитации. Среди членов Совета над кучкой рабочих депо и вагонных мастерских преобладали «почтенные» местные обыватели: директор гимназии, начальник станции, городской голова, инженер железнодорожного участка, уездный агроном, главный железнодорожный врач и даже владелец местного Летнего сада.

Евгения Богдановна перешла к событиям в Петрограде.

И снова отовсюду послышалось:

— Известно! Знаем!

Тогда Евгения Богдановна начала характеризовать положение, создавшееся в Киеве в результате продолжительной борьбы за власть трех претендентов: Временного правительства, Центральной рады и Совета депутатов.

Но и на этом ее сразу же прервали:

— Ближе к делу! Ваши позиции и предложения? Ведь к Киеве уже действует «Комитет спасения» и большевики в него вошли!

Вот когда стало особенно очевидно, какой страшной была ошибка, пег — провокация Пятакова.

Что же делать? Как оттянуть время?

— Хорошо! — сказала Евгения Богдановна. — Ежели вы не желаете слушать меня, то, возможно, захотите поговорить прямо с народом? — Она указала на дверь, содрогавшуюся под натиском людей. В царских покоях немного затихло: члены Совета, встревоженно прислушались. — Заявляю! — сказал Бош. — Пока я буду говорить, заседание будет идти своим порядком. Ни если вы лишите меня слова, дверь откроется для тех, кто за дверью!..

В овальном зале на мгновение стало совсем тихо, но сразу же раздались возгласы возмущения:

— Вот видите!.. Большевики угрожают!.. Какая наглость!..

Тогда Демьян решил прийти на помощь Евгении Богдановне. Он сорвался с места, приоткрыл дверь в проход и закричал в напиравшую возбужденную толпу:

— Товарищи! Спокойно! Говорит большевик! Дайте большевику возможность поставить правильные требования перед Советом!

Это произвело впечатление: в проходе и пассажирском зале затихло, умолкли и члены Совета в царских покоях. Евгения Богдановна смогла говорить дальше.

И она… сделала доклад на целый час. Она говорила об империализме и борьбе классов, о законах развития революции и неизбежности победы социализма, о диктатуре пролетариата и вооруженном восстании как единственном пути для завоевании власти трудящимися.

Демьян тем временем исчез. Но когда терпение пленума исчерпалось и снова послышались выкрики с требованиями покончить с «говорильней». Демьян появился снова. Он подошел к Бош и прошептал, тяжело дыша:

— Уже на подходе… втягиваются в окраины… Сейчас услышите…

И тогда Евгения Богдановна сказала:

— Собственно, я кончила. Решайте теперь: с народом вы или против народа?

Председательствующий тотчас же огласил принятое вчера президиумом решение. Результаты голосовании можно было предвидеть заранее: создать «Комитет спасения революции», поддержать власть Временного правительства…

Когда стихли жидкие, несмелые аплодисменты, вдруг послышался голос Демьяна:

— Весело вы решили, братцы! Вон и музыка в честь вашего каинового решения играет…

И в самом деле, послышалась музыка, играл военный оркестр. Второй гвардейский корпус вступал в Жмеринку церемониальным маршем…

Бош с Нечипоруком возвратились сегодня в Жмеринку только под утро; после артиллерии они объехали и три пехотных полка гвардейского корпуса, стоявшие поблизости: Кексгольмский, Волынский, Литовский. Все три дали согласие выступить на поддержку винницкого восстания, на помощь киевским товарищам — на углубление революции и осуществление брошенного из Петрограда призыва: «Вся власть Советам!»

Растерянные члены пленума потянулись к выходу из царских покоев.

Жмеринский вокзал стоит на возвышенности, ниже — через привокзальную площадь, сквозь тоннель — вьется шоссе: Шуазелевская улица, Вокзальная, Центральная, Киевская. И видно было хорошо: втягиваясь в тоннель с одной стороны и вытекая из него с другой, пересекая площадь и сразу же снова исчезая под аркой виадука, текла сплошная лавина солдат. Впереди на коне ехал командир корпуса — без погон и с красном бантом на груди. За ним развевало, красное знамя «Пролетарии всем стран, соединяйтесь!». Далее шел оркестр, торжественно выводивший: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой». А там четкими шеренгами, повзводно, поротно, батальонами маршировали гвардейцы.

Это шел первый полк корпуса — Кексгольмский. Командир корпуса бежал ночью в Петроград, где формировались корпусные резервы, но командир Кексгольмского полка снял погоны, заявил, что он пойдет с нардом, и принял на себя командование всем корпусом.

Кексгольмцы продефилировали прямо к воинской рампе и начали погрузку в эшелоны. Корпусную артиллерию и полки Волынский и Литовский можно было ждать через несколько часов.

Служба тяги Жмеринского узла уже готовила под них составы–порожняки и сгоняли паровозы под парами.

1

Свое обещание посетить больного доктор Драгомирецкий выполнил точно: сразу после ночного дежурства он был уже снова на Виноградном, 6.

Встретила его растерянная и встревоженная Мария Иванова.

Мария сообщила: весь вечер больной добросовестно выполнил все медицинские назначении — лежал в постели, принимал по столовой ложке кальция–хлорати, пил холодное молоко со льда. Но между приемом лекарства и приемом пищи к больному забегали товарищи — проведать или по неотложным делам, и где–то в четвертом часу, под утро, положив в карман пузырек с остатком кальция, больной с постели поднялся, надел бекешу и ушел.

— Куда? — перепуганно воскликнул Гервасий Аникеевич.

— В Тритий авиапарк.

— Зачем?

— Поднимать восстание.

— У него же может подняться температура!

Доктор Драгомирецкий схватился за голову. Нет, эти большевики были совершенно невозможными людьми! Мало того, что ломали все привычные нормы жизни и поднимали бунт против существующего строя — они еще и не выполняли абсолютно категорических медицинских предписаний! А людей, которые не выполняли предписаний врача, доктор не уважал, презирал — таких людей он просто ненавидел.