Дмитрий Белый - Басаврюк ХХ

Старик вежливо кахикнув и вежливо заметил:

— Простите, но я не совсем понял ваши слова. Вы не смогли бы мне перевести их хотя бы на одну из известных европейских языков.

Хищный рот мужчины скривился, а узкие глаза сузились еще больше:

— Ты што, контрік, фраера с себя строіш…

Вдруг из дальнего угла камеры донеслось спокойное:

— Заткнись, придурок, и топай на место, пока жив.

Мужчина оглянулся — к нему решительно подошел худощавый узник лет пятидесяти. Лицо узника было сильно обожжено, — но свежие шрамы только подчеркивали холодный и жесткий взгляд серых глаз. Неожиданно посреди камеры возник пространство. Блатняк, улыбаясь, повернулся навстречу смельчаку.

— Ну что ты, бандьора, против порядка гребешь? — старик увидел, как у мужчины в руке за спиной мигнул узкое лезвие ножа. Он захотел предупредить незнакомца, но не успел. Блатняк шагнул навстречу узнику и стремительно выбросил руку с ножом. То ожидая нападение, ловко отразил удар и, изо всех сил, ударил носком ботинка блатняка в колено. Тот вскрикнул и рухнул как подкошенный, а узник осторожно взял старика за локоть и повел за собой.

Остальные заключенные, не без удовольствия наблюдала за этой молниеносной схваткой. Батюшка, глаза которого уже привыкли к полумрака, пристально всматривался в своего спасителя. Тот быстро расчистил место на нарах и благородно пригласил устраиваться. Отец Василий долго сидел, бездумно перебирая свой пакет, — с каждой минутой изуродованное лицо его спасителя становилось все более знакомым. Наконец он решился спросить:

— Извините, пожалуйста, не встречались мы с вами примерно в середине двадцатых годов?

Его сосед тяжело зевнул и пожал плечами.

Тогда священник продолжил:

— Позвольте представить себя — священник, отец Василий.

Узник еще раз зевнул:

— Вижу, пан отче, что вы слишком много времени прожили в Европе, — здесь не принято раскрываться друг другу: вполне возможно, я лишь подсадка, чтобы войти к вам в доверие и узнать о ваших хищные планы в отношении советской власти.

Теперь уже священник пожал плечами и заметил:

— Многие все 'дно не узнаете, а за спасение я вам благодарен, последний раз мне приходилось драться больше двадцати лет назад.

Узник почему многозначительно улыбнулся, но протянул священнику руку:

— Называйте меня «Серый».

«Серый» поднялся с пола, вытирая скованными впереди руками кровь из разбитого рта. Следователь, тяжело дыша, снова занес руку:

— Еще раз повторяю — имя, место рождения, боївка, псевдо командира!

«Серый» наконец забрался на стул, сплевывая кровавую слюну. Удар по почкам вновь заставил его закахикати.

— Ну что, падла, будешь говорить.

Узник едва перевел дух и кивнул головой.

— Так бы с самого начала, — следователь сел и взялся за перо, — начинай.

— Господин начальник, я ничего не знаю. Как німаки наш хутор сожгли в сорок четвертом, меня в УПА силой смобилизовали. Я в лесу стряпал, а шалаш был «Вістуна». Так я там и просидел, в акциях участия не принимал, показаться не мог, потому что считался ненадежным, а как ваши на лагерь напали, то я сам сдался.

Следователь усмехнулся:

— Гони эту пургу кому другому. Вас послушать, то вся УПА только то и делает, что стряпает и собирается сдаваться, — вдруг он схватил запястье «Серого», — руки у тебя не поваренные, жарой не сожжены. Куховари одним ударом блатняків не вырубят, как ты в камере позавчера. А в шалаше «Вістуна» наш человечек был, так вот, он тебя не вспоминает, а вспоминает, что должен был к шалашу сам окружной военный референт появиться. Ты думаешь, чего мы целую роту ради твоего вошивого куреня положили? Чтобы такого кухаря, как ты, захватить. Кстати, чего это ты с попом дружбу водишь? Исповедуешься по вечерам? Короче, даю тебе день на размышления, или мы начинаем сотрудничество, или наши мастера с тебя все по — другому выжмут.

Тяжелое воздуха душило не меньше, чем тяжелые мысли, которые осаждают голову священника. Он боялся отчаяния постепенно подкрадывался. Отец Василий вынужден был признаться себе, что все же надо было послушать других и выбираться из Польши как можно быстрее, но всю свою жизнь он не мог бежать, и вот теперь он здесь, и даже икона Святого Юрия конфискована как неопровержимое доказательство его контрреволюционности.

Отец Василий, находясь долгие годы в эмиграции, успокаивал себя мыслью, что Украина всегда будет в его душе, где бы он не находился. Со временем, он открыл свое представление о ней, подсознательно отбрасывая то, что не укладывалось в красивую и яркую украинскую легенду. Теперь он снова, после двадцати двух лет оказался на Родине, и его душа болела, потому что это возвращение осуществили люди с диаметрально противоположными наставлениями относительно его Украины.

«Серый» спокойно спал на соседних нарах. Отец Василий до боли пытался вспомнить, где он мог видеть эти стальные глаза и незатертое годами идеальную выправку, и боялся своих догадок. Не раскрывая глаз, «Серый» очень тихо, так что мог услышать только отец Василий, проговорил:

— Что, пан отче, многие в Украине за двадцать лет изменилось?

Священник вздрогнул. Неповторимая интонация в голосе подтвердила, что он не ошибался. «Серый» продолжил почти неслышно:

— Теперь вот что: вы подтвердите следователю, что материалы по 1926 года мы спрятали в бункере десять лет назад. Но открыть сейф не подорвав сможем только мы вдвоем. Все, спокойной ночи.

Отец Василий удивленно смотрел на «Серого», то спокойно дышал и священнику показалось, что эти слова просто пригрезились ему.

«Серый» немного помолчал, внимательно посмотрел на усатый портрет, чернильницу, фуражку с синим верхом и начал:

— Ну, господин капитан, разве я такой дурак, что не сразу понял, что вы батюшки в мою камеру недаром упекли. Думаю, вы из него всю правду все единственно выбьете. Поэтому и мне скрывать нечего.

Следователь, слабо скрывая удовольствия, сел за стол и взял перо.

— Вижу, граната не все мозги тебе выбила. Продолжай.

— Зовут меня Петр Бойчук, псевдо «Волох», «Серый», возглавлял окружную военную референтуру, прибыл для инспекции Отделов особого назначения УПА — «Запад». Готов сотрудничать с вами, но, господин начальник, — Бойчук пододвинулся ближе к следователю, — я так думаю, что мной сейчас восемнадцатый отдел больше интересуется?

Капитан кивнул, а «Серый» удовлетворенно продолжил:

— Я знаю, что их интересует, — двадцать шестой год и что мы раздобыли тогда со священником. Так вот, господин капитан, завтра двадцатое число, так?

Следователь молча кивнул головой.

— Материалы спрятаны в тайнике. Сейф заминированный, код разминирования знаем я, — первую часть, и священник, — вторую часть. Если до двадцать третьего числа этого месяца мы не откроем сейф, чета «Головореза» его просто подорвет, и тогда восемнадцатый отдел будет очень недоволен…