Михаил Кожемякин - Красная Валькирия

Вы лишили советских учёных, особенно в области гуманитарных наук, минимума свободы научной мысли, без которого творческая работа учёного становится невозможной.

Самоуверенные невежды интригами, склоками и травлей не дают работать в лабораториях, университетах и институтах.

Выдающихся русских учёных с мировым именем - академиков Ипатьева и Чичибабина, вы на весь мир провозгласили "невозвращенцами", наивно думая их обесславить, но опозорили только себя, доведя до сведения всей страны и мирового общественного мнения постыдный для вашего режима факт, что лучшие учёные бегут из вашего "рая", оставляя вам ваши благодеяния: квартиру, автомобиль, карточку на обеды в совнаркомовской столовой.

Вы истребляете талантливых русских учёных.

Где лучший конструктор советских аэропланов, Туполев? Вы не пощадили даже его. Вы арестовали Туполева, Сталин!

Нет области, нет уголка, где можно было бы спокойно заниматься любимым делом. Директор театра, замечательный режиссёр, выдающийся деятель искусства Всеволод Мейерхольд не занимался политикой. Но вы арестовали и Мейерхольда, Сталин.

Зная, что при нашей бедности кадрами особенно ценен каждый культурный и опытный дипломат, вы заманили в Москву и уничтожили одного за другим почти всех советских полпредов. Вы разрушили дотла весь аппарат Народного комиссариата иностранных дел.

Уничтожая везде и всюду золотой фонд нашей страны, её молодые кадры, вы истребили во цвете лет талантливых и многообещающих дипломатов.

В грозный час военной опасности, когда острие фашизма направлено против Советского Союза, когда борьба за Данциг и война в Китае - лишь подготовка плацдарма для будущей интервенции против СССР, когда главный объект германо-японской агрессии - наша Родина, когда единственная возможность предотвращения войны - открытое вступление Союза Советов в Международный блок демократических государств, скорейшее заключение военного и политического союза с Англией и Францией, вы колеблетесь, выжидаете и качаетесь, как маятник, между двумя "осями".

Во всех расчетах вашей внешней и внутренней политики вы исходите не из любви к Родине, которая вам чужда, а из животного страха потерять личную власть. Ваша беспринципная диктатура, как гнилая колода, лежит поперёк дороги нашей страны. "Отец народов", вы предали побеждённых испанских революционеров, бросили их на произвол судьбы и предоставили заботу о них другим государствам. Великодушное спасение жизни не в ваших принципах. Горе побеждённым! Они вам больше не нужны.

Европейских рабочих, интеллигентов, ремесленников, бегущих от фашистского варварства, вы равнодушно предоставили гибели, захлопнув перед ними дверь нашей страны, которая на своих огромных просторах может гостеприимно приютить многие тысячи эмигрантов.

Как все советские патриоты, я работал, на многое закрывая глаза. Я слишком долго молчал. Мне было трудно рвать последние связи не с вашим обречённым режимом, а с остатками старой ленинской партии, в которой я пробыл без малого 30 лет, а вы разгромили её в три года. Мне было мучительно больно лишаться моей Родины.

Чем дальше, тем больше интересы вашей личной диктатуры вступают в непрерывный конфликт и с интересами рабочих, крестьян, интеллигенции, с интересами всей страны, над которой вы измываетесь как тиран, дорвавшийся до единоличной власти. (...)

Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долго. Бесконечен список ваших преступлений. Бесконечен список ваших жертв, нет возможности их перечислить.

Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов".

Муза закончила стенографировать, бережно сложила исписанные листы, подошла к окну, грустно взглянула на искрящееся свободой и счастьем море, на "блистающий мир" средиземноморского побережья, который приютил их.

- Может быть, не стоит публиковать это письмо, Федя? - с тайной, сокровенной надеждой спросила она. - Сталин не простит тебе этого. Ты же знаешь...

- Если я опубликую это письмо - убьют мое тело, если я промолчу - душу. Прости, моя родная, но я не могу позволить окончательно убить свою душу. От нее и так мало что осталось! Лучше присядь ко мне, побудь рядом - пока можно, а потом уходи, уезжай, спасай свою молодость...

Муза присела у его кровати, и Раскольников поймал руками и прижал к губам ее испачканные чернилами пальцы. Вспомнилось, как когда-то, в Кремлевской больнице, он в последний раз целовал слабые пальцы Лары. Тогда казалось - Лару никто и никогда не заменит... Теперь рядом с ним была другая женщина, он любил ее, и такой же любовью платила ему она. Дочь они назвали Музой, в честь матери. Сейчас ей было всего два года. Сын, Федя, умер совсем маленьким. Неужели и большому Феде пора умирать?

- Ты устала записывать за мной, милая? - нежно спросил он. - Я измучил тебя? Прости...

- Я не устала, Федя. - ответила она. - И я тебя здесь не оставлю...

- Ты должна уехать и увезти дочь! - строго, жестко сказал Федор. - Уезжайте в Париж, к Фондаминскому, он о вас позаботится.

- Я никуда не уеду, Федя. - решительно сказала Муза. - И не гони меня. Я останусь с тобой до конца.

- Но почему, милая? Не думаешь о себе, подумай о дочери!

- Дочь я отправлю в безопасное место. - ответила жена. - А сама останусь с тобой. Спрашиваешь, почему? Знаешь, есть одно стихотворение... Его написал Гумилев, я знаю, ты не любишь стихи Гумилева, но я все равно тебе прочитаю...

Федор улыбнулся - неловко, виновато.

- Ты зря думаешь, Музочка, что я не люблю стихов Гумилева. - признался он. - Мне нравится многое из того, что он написал. Но я виноват перед ним так, что нет смысла оправдываться. Настоящие у него были стихи... Прочитай...

- Знаешь, Федя, мне очень запомнилось одно стихотворение, - продолжила Муза. - Кажется, оно звучит так:

Вот я и говорю: "Ничего, что смерть...". Будем жить...

- Будем жить... - как эхо, повторил за женой Федор.

За больничными окнами сладко и сонно улыбалось в полуденной дреме Средиземное море. В занавешенные окна врывался пьянящий запах лаванды, и вечная жизнь была в этом аромате. Вечная жизнь и счастье...

- Будем жить, родная... - проговорил Федор, сжимая руку жены.

Ее ладони пахли лавандой и морем и, ощущая этот запах, соприкасаясь с ним, Раскольников, впервые за свою неистовую и бурную жизнь, учился мудрости и вере. Он примирялся с миром и - с Богом. Ибо недолго живет на земле человек, короток век его, а земля и небо пребудут вовеки...

Федор Федорович Раскольников погиб в сентябре 1939 года в Ницце. Полиция установила, что он "выбросился из окна больничной палаты". Это произошло в те минуты, когда рядом с ним не было жены. Эмигранты не сомневались, что автора "Открытого письма Сталину" убили по приказу "Хозяина".