Елена Арсеньева - Преступления страсти. Алчность

Меншиков, «полудержавный властелин», как позднее великолепно назовет его Пушкин, пораскинул своим немалым умом, заглянул в будущее — и увидел только один путь, по которому мог пойти. Как ни странно, путь был подсказан ему Остерманом и его проектом брака Петра и Елизаветы.

Точно, Петра надо женить. Но не на Елизавете.

У Меншикова было две дочери. Руку Александры, младшей, Данилыч совсем недавно не отдал принцу Ангальт-Дессау — происхождением принц не вышел, мать его была дочерью какого-то аптекаря. Женихом старшей, Марии, являлся Петр Сапега, представитель знатного польско-литовского рода, и это была хорошая партия, но, к сожалению, не казалась хорошей Екатерине, весьма неравнодушной к молодым красавцам (Петр был воистину красавец). Она расстроила помолвку, сделала Петра своим любовником, а для того, чтобы набросить на связь флер приличия, помолвила его со своей племянницей. Сначала Меншиков счел себя оскорбленным, однако тотчас понял, сколько козырей дает ему в руки любвеобилие императрицы.

Да бог с ним, с Сапегою! Марию, невероятную красавицу, нужно выдать за царевича Петра! Ах, какие возможности откроются перед тестем государя! А уж что можно сделать до коронации… Ведь у мальчишки ума своего нет, что в него вложишь, тем он и думать станет.

Между тем императрица заболела. Меншиков действовал решительно и не отходил от нее. Спустя несколько дней он вырвал у нее завещание, согласно которому Петру предписывалось вступить в брак с Марией Меншиковой.

Обе царевны могли сколько угодно валяться в ногах у матери, умоляя ее не наносить такого оскорбления их роду (все же по отцу они были истинные Романовы, древняя боярская кровь, в родстве с царицей Анастасией, женой Ивана Грозного!). Екатерине было уже все безразлично, кроме ее состояния и близкой кончины, она была совершенно беспомощна и не могла противиться Меншикову, которого назначила рейхсмаршалом.

Еще менее мог и решался теперь противиться ему Верховный Совет. Настанет время, когда «верховники» попытаются поднять голову и сделают-таки это, но пока они были совершенно парализованы оборотистостью своего врага. Центр государственной и политической жизни столицы и страны постепенно переместился во дворец светлейшего князя, на Васильевский (или, как тогда называли, Преображенский) остров.

Под влиянием Меншикова в Верховном Совете было решено, что Петр Алексеевич будет считаться несовершеннолетним до шестнадцати лет, а до тех пор регентом будет… Нет, не Совет, которому регентство принадлежало по праву, а единолично Меншиков! Что же до царевен, то, когда Петр достигнет совершеннолетия, они получат каждая по 1 800 000 рублей и разделят бриллианты императрицы.

Конечно, Меншиков понимал, что, мягко говоря, не все в восторге от такой перспективы. И он поторопился обезопасить себя, заранее избавившись от участников возможного сопротивления. Например, его зять Антон Девиер, которому он когда-то отдал сестру по воле Петра и которого ненавидел, являлся одним из тех людей, которые способны возглавить будущий заговор. Меншиков поразил его мгновенно и жестоко.

Девиер был арестован. Его обвиняли в следующем: в присутствии царевен не высказывал сильного огорчения по поводу болезни ее величества; уговаривал не горевать, а пойти танцевать племянницу императрицы; сидел на кровати царевича и шептал ему на ухо, что сам ухаживает за его невестой Марией Меншиковой, а когда в комнату вошла Елизавета, Девиер фамильярно сказал: «О чем горюешь? Выпей стаканчик водки!»

После того как его доставили в застенок и принялись пытать, Девиер показал то, что и хотел услышать Меншиков: что он состоял в сообщничестве с Толстым и Бутурлиным. Расправа с заговорщиками была короткой. Бутурлин (за его былую поддержку Меншикова) был всего лишь сослан в свое имение. Толстой же и Девиер были лишены звания, чинов и имущества и отправлены один в Сибирь, другой на Дальний Восток, к берегам Охотского моря. Девиер, кроме того, бит плетьми.

Тут перепугались и сами царевны, и герцог Голштинский. Они ведь открыто бранили Меншикова! Как бы и их не нашли кнут и дыба! А что? Разве не расправился Петр со своей единокровной сестрой Софьей самым жесточайшим образом? Разве не расправился Меншиков с Девиером? Его ничто не удержит на пути к власти!

Ну, разумеется, Алексашка был не так глуп, чтобы уготовить царевнам и герцогу участь Девиера. Но малая толика страха никогда не повредит, справедливо считал он. Герцог Голштинский и царевны согласились на отступное: Анна и Елизавета сейчас получат по два миллиона, их интересы не будут забыты при установлении порядка престолонаследия в будущем, герцог с Анной в самое ближайшее время отправятся в Голштинию, Петр будет поддерживать претензии герцога на шведскую корону… а Александр Данилович Меншиков, светлейший князь, из тех денег, которые выговорены Голштинскому и Анне, получит 60 тысяч рублей.

Вот таков он был — накрывая на стол будущему императору, не забывал сметать крохи в свой бездонный карман!

А между прочим, юному Петру было за что быть благодарным светлейшему, только он этого по младости лет и глупости не слишком понимал да так, к сожалению, не понял и не оценил. Выдворением из страны герцога Гольштейн-Готторпского Меншиков фактически предотвратил раздел государства (ведь Карл-Фридрих настойчиво требовал в дополнение к приданому за цесаревной Анной Петровной недавно завоеванные провинции Российской империи — Эстляндию и Лифляндию). Его непомерные запросы поддерживали в Европе, да и те придворные круги в России, которые кормились со стола всевозможных иноземных посланников и постоянно получали от них подарки и подношения. Таким образом, светлейший выступил один против довольно крупной группировки придворной знати, в числе которой был и кое-кто из многочисленных Долгоруких. Алексашка красть-то крал, но наивно считал, что краденое все равно остается в России. И все, что идет на пользу ему, идет на пользу стране. Неведомо, знал ли он выражение Людовика XIV: «Государство — это я», но вел себя совершенно так, будто являлся единоличным столпом Отечества. А впрочем, в ту пору так оно и было… Он совершенно вошел в роль державника-императора — страну кромсать он не позволит! Голштинский герцог вынужден был удовольствоваться деньгами — и, изрядно запуганный, покинул со своей супругой пределы России. Легкомысленная Елизавета (Елисаветка, как ее порой не слишком почтительно называли) была в ту пору очередной раз беременна невесть от кого и не представляла собой никакой угрозы планам светлейшего.

6 мая 1727 года Екатерина умерла, чего давно ожидали. Все поздравляли нового императора и его будущего тестя, который неотлучно находился при Петре и которого тот заискивающе называл батюшкой. Тут же присутствовал надменный, даже несколько надутый Александр Александрович Меншиков, старший и единственный сын светлейшего, определенный императору в наперсники. Меншикову-меньшому было от чего задирать нос: в свои тридцать лет он уже имел должность обер-камергера, чин генерал-лейтенанта и орден Андрея Первозванного. Также ему был пожалован орден Святой Екатерины, что дало повод недоброжелателям язвить и издеваться: ведь до сих пор давали орден только женщинам.