Розмэри Сатклиф - Песнь меча

Онунд Деревянная нога откинул складки плаща и, нагнувшись, положил что-то на колени ярла, сказав при этом:

— Сигурд с Оркни, Онунд с Барры просит тебя стать названым отцом его сыну.

Существо — ему было не больше года, но его уже одели в курточку из тюленьей кожи и красные штанишки — только что проснулось. Оно оглянулось вокруг, на незнакомое место и лица столпившихся людей в свете огня, и вдруг закрыло глаза, открыло рот и разревелось.

Сигурд холодно взглянул на него и протянул руку, чтобы малыш не упал. На пальце ярла было кольцо с огромным янтарем в золотой оправе; ребенок увидел его, прекратил крики и ухватился за него ручкой с мокрым от сосания пальчиком. Рыдания сменились довольным посапыванием.

Гневно и удивленно ярл переводил взгляд с ребенка на отца. На мгновение показалось, что он уберет руку и позволит малышу упасть. Но было слишком поздно. Ребенка посадили ему на колени и при всех попросили стать его названым отцом, и тут уже ничего не поделаешь, даже если его родной отец — злейший враг.

Онунд смотрел, с коварным выражением на худощавом бледном лице, которое Бьярни так хорошо помнил.

— Что ж! Теперь Барру и Оркни связывают родственные узы. А братья должны делиться друг с другом водой, — сказал Онунд. — Так что я требую разрешения наполнить мои бочонки из твоих колодцев.

Лицо ярла помрачнело, как грозовая туча. На скамье почетного гостя напротив него Торштен Олафсон почесывал огненные заросли бороды и смотрел на обоих сквозь туманную дымку, словно оценивая ретивость двух жеребцов перед скачками. Послы пиктов с любопытством наблюдали за происходящим, как за незнакомым обычаем чужого племени, но не вмешивались. Весь зал застыл в напряжении, как будто ударила молния, и все ждали, когда же грянет гром.

Тишина длилась целую вечность, и тут ярл Сигурд вскинул голову с диким хохотом — буря миновала.

— Клянусь Тором и Одином, этот человек мне по сердцу!

Он покачивался взад и вперед, забыв о ребенке у себя на коленях — тот скатился бы на пол, если бы Гутторм, сидевший рядом с отцом, не протянул руку и не схватил его, как щенка, за шиворот, а потом передал одной из прислужниц госпожи, которая вышла из тени, чтобы забрать малыша. Ярл стукнул себя кулаком по колену, все еще хохоча, и его смех, как морская волна, пронесся по всем скамьям.

— Нехорошо отказывать брату в воде! Наполни свои бочонки завтра. А теперь я пошлю за твоими людьми: в такую дождливую ночь грех ютиться под парусиной. А ты пока садись и ешь!

Он рявкнул так громко, что ласточка, испугавшись, выпорхнула из гнезда в соломенной крыше:

— Еды! Принесите нашему гостю еды!

Онунд не двинулся с места.

— Моим людям не привыкать, а вот женщин и детей хорошо бы укрыть от дождя.

— Садись же, — повторил ярл. — Тут, рядом со мной, пока я пошлю за ними.

— Я сяду и с радостью поужинаю под твоей крышей, но сперва я должен сам привести своих людей; вряд ли они пойдут за чужаками, — ответил Онунд. — Ребенка, твоего названого сына, я оставлю пока здесь.

Он повернулся и заковылял по залу, подбирая складки плаща и не обращая никакого внимания на смех и позвякивание кружек с элем, и на плач сына, оставленного среди незнакомцев.

Бьярни, не отрывавший от Онунда взгляда, все еще преданный ему до глубины души, вскочил со скамьи и последовал за ним. Туман ударил ему в лицо сыростью, когда он вышел на крыльцо, и впереди в темно-оранжевой дымке факелов он увидел размытые очертания фигуры и знакомую раскачивающуюся походку.

На краю двора он догнал его. Онунд обернулся на шум шагов. И по резкому движению под плащом Бьярни понял, что он схватился за кинжал.

— Дорога к гавани стала такой скользкой в эту дьявольскую погоду, — произнес Бьярни. — Мое плечо к твоим услугам, как и раньше.

Укутанная в плащ фигура расслабилась; невидимая рука выпустила невидимый кинжал, и Онунд Деревянная нога откинул накидку с плеча.

— Теперь оно стало шире, — сказал он, оперевшись на Бьярни, совсем как прежде. И больше ни слова — ни тени отчужденности или удивления, как будто они расстались только вчера.

Они пошли по каменистой тропинке, петляющей между зарослями дрока и ковыля, к берегу, где призрачные очертания сараев и пристани выплыли им навстречу из полумрака. У берега плескалась вода, такая же тусклая и темная, как туман, а вдоль причала виднелись желтые отблески грозовых фонарей на верхушках мачт двух военных кораблей и между ними — громоздкие бока торгового судна.

Там было особенно шумно, и, взглянув на него, Бьярни увидел сквозь мглу прижимавшихся друг к другу женщин и детей — один из них плакал, — связанный скот, лающих собак, лица, словно вышедшие из мрака; они тревожно прислушивались к глухим звукам их шагов по деревянной пристани. В свете факелов поблескивали кинжалы окружавших их мужчин.

— Ведите женщин и детей на берег, — крикнул Онунд. — Ярл дам нам слово. Утром наполним водой корабли.

Притаившиеся на борту люди осмелели, кое-кто вскарабкался на пристань, другие стали передавать им женщин и детей, и стражники ярла, следящие за флотом чужеземцев, подошли, чтобы помочь. Вскоре Онунд направился к «Морской ведьме», чтобы с кем-то переговорить, а старые друзья похлопывали Бьярни по плечу, среди них и Свен Гуннарсон.

— Я было подумал, что ты привидение, если бы твой рот не был набит лепешками, — ухмыльнулся Свен, хлопнув его по плечу с такой силой, что Бьярни чуть не отлетел прямо на купца, стоявшего позади около скота.

Женщин высадили на пристань. Одна осталась на носу корабля и крикнула резким голосом, полным страха и гнева:

— Где мой ребенок?

Онунд повернулся, чтобы ответить ей:

— С ребенком все хорошо, как я и обещал. Ты получишь его обратно еще до прилива.

Она обиженно всхлипнула и подошла к борту корабля; Бьярни склонился, чтобы помочь ей подняться на пристань, и увидел по ее бледному, утомленному лицу, что она все еще злится, хотя страх уже прошел. Она узнала его, как и Свен, но мысли ее были далеко, и она тут же отвернулась, расталкивая женщин, чтобы добраться до своего господина.

— Откуда мне знать, что ты не врешь?

— Женщина, — сказал Онунд, — я не часто даю обещания, но разве я когда-нибудь обманывал тебя?

И он отошел от нее, занявшись другими делами.

«Наверное, нелегко быть женой Онунда Деревянной ноги», — подумал вдруг Бьярни.

Скоро все было готово, и женщины, неся на руках уставших детей, направились по извилистой тропинке к усадьбе ярла; несколько мужчин сопровождали их, а остальные, оставшись на берегу, сооружали на ночь укрытия из корабельных навесов.