Гвидо Дикман - Лютер

— Подойди перемолвиться словечком, дочь моя! — запыхавшись, крикнула она, заметив Катарину фон Бора, которая направлялась по лестнице к трапезной.

— Что вам угодно, матушка? — Молодая монахиня, улыбаясь, склонила голову, выражая полную покорность. Но аббатисе почудились в ее голосе насмешливые нотки.

Рената решительно начала разговор.

— Я позвала вас, ибо тревожусь о вашем духовном здоровье, сестра Катарина, — произнесла она скорее строго, нежели озабоченно. — Когда вы в последний раз были на исповеди?

— Отец Стефан прибыл только вчера вечером, матушка, — отвечала Катарина, явно уклоняясь от прямого ответа. Она уже не улыбалась, и глаза ее холодно смотрели на аббатису. — Вы ведь сами разрешили ему удалиться в келью, потому что сестра Хильдегард больна. Разве вы забыли?

«Катарина хитра, — рассерженно подумала аббатиса, — хитра и коварна, ведь она отвечает мне, но не говорит того, что я хочу услышать». Теперь она более чем когда-либо была уверена, что находится на верном пути.

— Вы были сегодня рассеянны в церкви, дочь моя. Да-да, не спорьте! Я наблюдала за вами и за другими сестрами.

Катарина фон Бора нахмурилась. Она была удивлена. Но если аббатиса Рената втайне надеялась смутить молодую монахиню, то она жестоко ошибалась. Катарина даже не пыталась оправдываться, она твердым голосом ответила:

— Простите, матушка, но если вы столь пристально следили за мной, то, конечно же, были не в состоянии уделять молитве то внимание, которого она требует. Мне от всей души жаль вас!

Сестра Рената задохнулась от возмущения. Катарина воспользовалась ее же собственным оружием. Что же это такое? Как посмела эта девчонка так с ней разговаривать?!

— Вы знаете о памфлете, который сегодня утром обнаружен в монастыре, дочь моя? — крикнула аббатиса дрожащим голосом. — Отвечайте! Вы читали сочинения этого человека?

Катарина фон Бора побледнела. Под взглядом настоятельницы ее уверенность, которую она демонстрировала всего лишь несколько мгновений назад, растаяла, как снег под лучами зимнего солнца. Внезапно ее охватил страх, причем страх смертельный. Да, она изучала труды доктора Мартина Лютера, хотя знала, что ее за это накажут. Уже несколько месяцев она вместе с несколькими сестрами тайно читала его сочинения, провезенные в монастырь одним торговцем, регулярно доставлявшим сюда рыбу.

Катарине, никогда не знавшей родительской ласки, монастырь заменил семью. Но эти труды, которые она по ночам читала тайком при свете одинокой свечи, раскрыли перед нею совершенно иной мир. Она узнала, что Господь не требует насильственного служения. И не только формулами молитвы могла женщина послужить Господу. «Что с нами произойдет, — задумалась Катарина, — если благочестивые дела, которыми мы здесь заняты, не обеспечат нам путь на небо, потому что мы не знаем основ веры?»

— Итак, вам нечего мне ответить? — Пронзительный голос аббатисы оторвал Катарину от ее мыслей. Старая женщина окинула ее горестным взором. — Тогда ступайте сейчас в трапезную, да позаботьтесь об украшении алтарных покровов к Пасхе.

Катарина фон Бора молча склонила голову и, уже проходя по галерее, почувствовала, что ее всю трясет. Под ее просторным монашеским одеянием зашуршал листок бумаги. Какое счастье, что аббатиса не заметила этого!

Надо бежать отсюда, в страхе подумала Катарина и ускорила шаг. Но разве бегство имеет какой-то смысл? В соседнем княжестве беглая монахиня сразу попала на эшафот. Но даже если ей удастся незаметно покинуть Нимбшен — куда податься нищей монахине? И вдруг ей пришла в голову идея: не найдется ли в монастыре еще кого-нибудь из монахинь, кто поддержит ее в этом тяжелом решении? Она надумала спросить совета у сестры Лены, которая заведовала лечебницей и была ее дальней родственницей по отцовской линии. Если кто в монастыре мог выслушать ее и не выдать, так это сестра Лена.

Во время своих вылазок в окрестности Айзенаха Мартин обнаружил ужасные вещи. Он заходил в деревни, дома и дворы в которых были полностью сожжены, торчали лишь обугленные балки, напоминавшие кости гигантских животных. За окнами было темно и пусто. Мартин глазам своим не верил. В прошедшие недели он время от времени замечал на горизонте столбы дыма, но ни управляющий замка, ни Маттес ничего не могли ему толком объяснить.

Добравшись до какой-то кузницы, он спешился, привязал лошадь к столбу и прислушался к ударам молота. В безутешной тишине разграбленного селения это были единственные звуки жизни.

Дом был почти невредим. К нему примыкал обмазанный глиной сарай, передняя стена которого состояла из грубо отесанных досок Маленький дворик весь в глубоких лужах, вел к самой кузнице, где пылал огонь. Возле огня перед наковальней стоял широкоплечий человек. Он что было силы колотил молотом по раскаленной подкове.

— Что вам здесь надо? — грубо спросил он Мартина, не оборачиваясь.

— Вы что, совсем один здесь?

Мартин украдкой оглядел двор. Он понимал, что в этой своей юнкерской одежде вызывает подозрение. Кроме небольшого кинжала, который скрыт был на поясе под одеждой, у него никакого оружия не было. Кузнец бросил молот на землю, упер в бока свои могучие, покрытые сажей руки и воинственно выпятил подбородок. Мартин в испуге отскочил назад. И тут он заметил виселицу, торчавшую из-за крыши кузницы, а не ней — два трупа, уже почерневших, с пустыми глазницами.

— Они с юга пришли, — пояснил кузнец. — Он вытер со лба пот, а потом снова подобрал молот и продолжил работу. — Они сказали, что крестьяне сейчас грабят монастыри…

— Но… кто грабит? — Мартин стоял как громом пораженный.

Кузнец приостановил работу и пожал плечами:

— Почем я знаю! Они хотели, чтобы мы тоже с ними пошли. Они говорили, что это свобода, о которой болтает Мартин Лютер!

Он снова застучал по наковальне, полетели тысячи искр.

— Их вожак, худой такой, в рваном плаще с капюшоном, все кричал, что, мол, каждый христианин имеет право силой взять все, что ему надо. А когда мы не захотели его послушаться, его люди напали на деревню.

«Но ведь это же безумие, — пронеслось в голове у Мартина. — Это же нарушение мира и спокойствия в стране!»

— Я же никогда… Я имею в виду, Лютер никогда не проповедовал насилие, — потрясенно проговорил он. — Кто утверждает такое, тот продался дьяволу.

— Ну да!

— Когда Лютер говорит о борьбе, то он подразумевает духовную борьбу, которую человек ведет в сердце своем, — взволнованно произнес Мартин. — Неужели непонятно? Человек должен раскаяться в своих грехах и вручить себя милосердию Божию.

— Эх, ваш Лютер-то сбежал, а идеи его проклятые весь мир подожгли! Во всяком случае, тот, который я знаю, а он заканчивается вон за тем холмом, где виселица. Скоро не только наша деревня — вся Германия загорится.