Мэри Стюарт - Сборник «Хрустальный грот»

Чем бы Камлак ни руководствовался, видеть своего учителя мне доставляло удовольствие. Грек — переписчик из Массилии, пропивший состояние и обращенный в итоге в рабство. Теперь его приставили ко мне. Будучи обязанным мне за изменение своего статуса и освобождение от черной работы, он вкладывал душу в мое обучение, не ограничиваясь религиозными предрассудками, так характерными для маминых бесед со священником. Деметриус представлял из себя приятного человека и безнадежно умного неудачника. Гений в иностранных языках. Его любимым развлечением были кости и выпивка (в случае выигрыша). Время от времени, когда он оказывался в приличном выигрыше, я заставал его сладко спящим на неудобных для этой цели книгах. Я никому не рассказывал и радовался случаю отправиться по своим делам. Он был благодарен мне за молчание и, в свою очередь, не поднимал шума и не допытывался, когда я иной раз прогуливал. Я хорошо справлялся с учебой и добился значительных успехов, что в определенном смысле порадовало бы и мать, и дядю Камлака. Я и Деметриус уважали тайны друг друга и достаточно хорошо ладили.

Однажды августовским днем, почти через год после приезда короля Горлана, я оставил Деметриуса безмятежно спать и один поехал верхом за город.

Мне прежде приходилось ездить этой дорогой. Быстрее бы вышло, если проехать по военной дороге мимо барачных стен к холмам в направлении Карлеона. Но для этого потребовалось бы проехать через весь город, а это означало, что тебя заметят и станут задавать вопросы. Мой же путь пролегал по берегу реки. Рядом с конюшней находились ворота, которыми редко пользовались, выводившие на широкую и ровную дорогу, по которой лошади таскали баржи. Она уводила далеко за монастырь Святого Петра. Следуя за плавными изгибами Тайви, дорога вела к мельнице, куда и направлялись баржи. Дальше я не заезжал. Но за мельницей и дорогой вилась тропинка в долину одного из притоков Тайви.

Был жаркий дремотный день. Кругом пахло папоротником. Голубые стрекозы проносились над рекой, сверкая на солнце. Густую траву на лугу осаждали гудящие полчища насекомых.

Точеные копытца моего пони стучали по спекшейся глине бечевника. Крупная лошадь серой масти в яблоках неторопливо тащила по течению от мельницы пустую баржу. Мальчишка, сидевший на загривке, что-то крикнул, и человек на барже приветственно поднял руку.

На мельнице, когда я доехал до нее, никого не было видно. На узком причале лежали только что разгруженные мешки с зерном. Рядом с ними растянулась на солнце собака мельника. Пес не потрудился даже открыть глаза при моем появлении. Я натянул поводья. Из трубы потоком лилась вода, и в водовороте пены мелькала форель.

Пройдет несколько часов, прежде чем меня хватятся. Я направил пони вверх по берегу, к дороге. Он заупрямился, желая повернуть домой, но я заставил его повернуть, и тогда он легким галопом поскакал наверх, к холмам. Я преодолевал поворот за поворотом, взбираясь по дороге, петлявшей вдоль крутого берега. Спустя немного времени я выехал из колючек и редкой дубовой рощи, заполнявших лощину, поскакал на север и спустился на стлавшееся внизу открытое поле.

Горожане пасли здесь свой скот, и трава была ровной и короткой. Я прошел мимо бедного мальчика-пастуха, дремавшего под кустом боярышника. Рядом паслись его овцы. Он лишь мельком взглянул на меня, когда я проезжал мимо, и поворошил кучку камней, которыми сгонял овец. Я подумал, что он собирается бросить в меня камень, но он, достав гладкий зеленый голыш, запустил его в откормленных овец, отошедших слишком далеко. После этого он снова погрузился в дрему. Поближе к реке, где росла высокая трава, расположилось стадо черных коров. Пастуха с ними я не увидел. У подножия горы маленькая девочка пасла гусей.

Дорога снова пошла в гору, и мой пони замедлил шаг, выбирая путь между беспорядочно растущими деревьями. Сквозь завалы замшелых камней пробивался молодой орешник, полный орехов, рябина и шиповник. Папоротник доставал мне до груди. Кругом сновали кролики, а две сойки, раскачиваясь в полной безопасности на ветке граба, ругали на своем птичьем языке лису. Земля была слишком твердая, чтобы на ней могли остаться какие-либо следы. Отсутствие примятой травы или сломанных веток говорило о том, что до меня здесь давно никто не проезжал.

Солнце стояло уже высоко. Дул легкий ветерок, отчего в кустах боярышника постукивали друг о друга плотные зеленые ягоды. Я все погонял своего пони. Среди дуба и остролиста теперь появились сосны. В солнечном свете их стволы отливали красным цветом. По мере подъема земля грубела, сквозь тонкий слой дерна на поверхность выступали голые серые камни. То здесь, то там виднелись кроличьи норы. Я не знал, куда ведет эта тропинка, только чувствовал, что я один и на воле. Ничто не говорило мне о том, чем обернется для меня сегодняшний день, какая путеводная звезда укажет мне дорогу на холм. Будущее еще не открылось мне тогда.

Пони в нерешительности остановился, и я вернулся с небес на землю. Дорога раздваивалась, и было неясно, в какую сторону лучше ехать: налево или направо — все равно приходилось объезжать чащу.

Недолго колеблясь, пони выбрал путь налево, под гору, и я был склонен последовать его выбору, но в это время передо мной, слева направо, мелькнула птица и исчезла в деревьях. Острые крылья, голубовато-коричневая окраска, хищные темные глаза и изогнутый соколиный клюв. И совершенно беспричинно, если не считать неожиданного появления птицы, я натянул уздечку и повернул пони вслед, постучав пятками по бокам.

Плавно поворачивая, тропинка вела наверх. Лес оставался слева. Он полностью состоял из густого и темного сосняка. Деревья росли настолько плотно, что проложить себе дорогу сквозь эту чащу можно было только с помощью топора. Я услышал хлопанье крыльев. Из своего убежища вылетел голубь-вяхирь и исчез на другой стороне рощи. Я поехал за соколом.

Город и речная долина исчезли из вида. Пони брел по склону неглубокой балки, на дне которой бежал узкий и быстрый поток. На противоположной стороне балки, на длинном склоне, покрытом дерном, выступала каменистая осыпь, увенчанная скальными обломками. В солнечных лучах они отливали синим и серым. Моя сторона склона была усеяна кустами боярышника, от которого по земле шли косые тени. Вверху виднелась скала, увитая плющом. Над ней в синем небе кружили клушицы, нарушавшие своим криком тишину в долине.

Копыта пони громко стучали по запекшейся земле. Стояла жара, и хотелось пить. Тропинка вела под низко нависавшую скалу высотой футов двадцати. У подножия по обеим сторонам тропинки рос боярышник, образуя тенистую аллею. Где-то наверху слышалось журчанье воды.