Сергей Самаров - Прыжок через пропасть

— Ладно. Пусть вы, глупые мужчины, так думаете. Но ни один мужчина не сможет перенести боль, как переносит ее женщина. Боги научили женщину рожать и дали ей умение терпеть. Ни один мужчина… Слышите, вы… А через час во дворец приедет герцог Гуннар. Он обязательно спросит у своей дочери, где Фрейя… Он же спрашивал в первый вечер?

В этом-то и была ее ошибка. Слишком Фрейя привыкла считаться со значением герцога Гуннара, чтобы бояться бодричей, которых она в душе презирала. Но эти слова кормилицы придали решительности и Рогнельде.

— Да, Фрейя… Я помню… Отец спрашивал о тебе. Спрашивал, как ты справляешься с работой, спрашивал, как здоровье моей дочери и как здоровье твоей… — вдруг вспомнила Рогнельда, но заговорила она уже совсем без жалости, нечто заподозрив. — Почему он спрашивал о тебе, ответь мне, Фрейя? Почему мой отец спрашивал о тебе, о таком ничтожном для него человеке, так настойчиво?

— Я — ничтожная!… Пора бы тебе и самой догадаться! Потому что это именно он послал меня к тебе. Потому что моя дочь — твоя сестра… — выпалила кормилица с ненавистью и с истеричным смехом. — Ты ее место занимаешь. Твое место могло бы принадлежать моей дочери… Но в сердце Гуннара ты все равно ничего не значишь. Он придет сюда и заберет меня и нашу дочь. И ничего вы не посмеете возразить, иначе он вас уничтожит вместе с вашим вонючим княжеством.

Дражко вдруг тоже засмеялся. Открыто и весело, совсем не наигранно. И даже усы этот смех не прятали, не превращали в гримасу. Фрейя испуганно в сторону шарахнулась, и Рогнельда, растерянная, посмотрела на князя-воеводу удивленно.

— Ты сама не знаешь, Фрейя, насколько права… — Дражко задорно зашевелил усами.

— О чем ты говоришь? — огрызнулась кормилица, и лицо ее стало острым и злобным, нос сморщился, зубы блеснули под приподнятой верхней губой, словно у оскалившейся крысы.

— Я говорю о том, что через час ты свидишься с герцогом Гуннаром.

— Я знаю это. Мне так сказал его человек, — Фрейе показалось, что она уже одерживает победу над этими славянами. Да как же может быть иначе, если за ее спиной такая сила! Герцог Гуннар, один из самых влиятельных людей в Дании.

Еще десять минут назад Дражко не предпологал, что решится на это. Хотя такое решение давно в воздухе витало. И воевода мысленно не однажды возвращался к нему. И Го-дослав об этом тоже думал, — видел и понимал Дражко во время последнего разговора с князем. Но произнести мысли вслух Годослав все же остерегся. А сейчас вдруг Дражко стало ясно, что это следует сделать обязательно. Это необходимо сделать по простой логике. Княжество бодричей уже все целиком, вместе с князем и княгиней, со своей столицей Рарогом и со всем народом прыгнуло через пропасть. И чтобы удачно приземлиться на другой стороне, надо избежать удара в спину. Атакой удар готовится.

— Я знаю, Фрейя, что через час ты будешь висеть в этой камере на цепях, а рядом с тобой будет корчиться от боли герцог Гуннар. И вы оба будете очень много говорить, будете много вспоминать каждый в отдельности и помогать друг другу восстановить в памяти забытое.

— Что? Герцог Гуннар… — не смогла поверить услышанному Фрейя. — Да кто же посмеет…

— Дражко… — строго сказала Рогнельда, но продолжить не осмелилась. Она тоже поняла, что вместе с княжеством, вместе с мужем летит над пропастью. И невозможно повернуть назад. Невозможно остановиться, иначе погибнешь.

— Я уже решился и отдал приказ. Можешь, Фрейя, успокоиться. Герцог не бросит тебя умирать в одиночестве. Вы умрете вместе под пытками. И будете стараться умереть быстрее, чтобы меньше мук перенести. Наш кат умеет продлить жизнь своим жертвам. Правда ведь, Ероха?

— Правда, княже… — страшно заулыбался кат всем своим лунообразным азиатским лицом.

Только тут Дражко заметил, что он говорит по-датски, Фрейя и Рогнельда тоже говорят по-датски, а толмач переводит весь разговор палачу и кузнецу. Потому палач и ответил. Но теперь это уже не имело значения, потому что Дражко решился.

— О, моя бедная дочь… — Фрейя в слезах упала на колени перед Рогнельдой. — Не убивайте мою дочь! Княгиня, это же твоя сестра…

Рогнельда посмотрела на Дражко, понимая, что в данной ситуации не она решает, а он.

— Мне было бы проще принести твою дочь сюда, — сказал Дражко. — Наш Ероха умеет разговаривать и с маленькими детьми. Даже с грудными, чтобы развязать язык матери. Правда ведь, Ероха?

— Правда, княже…

Маленькие поросячьи глазки палача даже заблестели от предвкушения представляемой пытки.

Дражко содрогнулся. Он предпочел бы десять раз умереть, чем один раз попасть в руки Ерохи.

— И потому я предлагаю тебе сразу, сейчас и здесь все рассказать, чтобы не пришлось отдавать Ерохе твою дочь.

— А что с ней теперь будет? — Фрейя взвыла, запустив пальцы в густые белокурые волосы.

— Если мать пожалеет дочь, княгиня Рогнельда возьмет, я думаю, сестру на воспитание… — даже для Дражко неожиданно твердо сказала Рогнельда.

— Я все скажу… — Фрейя, вся в слезах, упала на земляной пол. — Я все скажу, княгиня…

Ее маленькие кулаки застучали по сырому земляному полу, не издавая звуков.

Дражко прошел вперед и склонился над женщиной. С другой стороны тяжеловесной походкой, враскачку, к ней же придвинулся Ероха, поигрывая в руке многохвостой плеткой.

Фрейя вся задрожала, переводя взгляд с князя-воеводы на ката и обратно.

— Вот и рассказывай… У нас к тебе много вопросов…

— Спрашивай, князь…

День был жарким, вечер теплым, но уже начало ночи подсказало, что в Саксонии стоит только май, и лето, как ни торопится, как не пытается в светлое время заявить о себе, все же еще не вступило во владение природой. Прохладный ветерок принес свежесть, легкость дыхания, и одновременно пообещал к утру прохладу.

Прямо на вершине холма, на куче громадных валунов, неизвестно какой великой силой сюда занесенных, горел большой костер, видимый, должно быть, издалека. А уж ближайшие окрестности он освещал прекрасно. Три воина постоянно подкармливали прожорливое пламя из большой кучи хвороста, собранной королевскими пехотинцами по приказу всегда соблюдающего бдительность Бернара. Незамеченным, использующим темноту, к королевской палатке подойти не мог никто.

Граф Оливье, выйдя сразу после окончания расширенного королевского совета на свежий воздух, подошел к стоящим отдельно от других Кнесслеру и Аббио.

— Прошу прощения, милостивые государи, что помешал вашему разговору, но я желал бы обратиться к господину Кнесслеру с просьбой познакомить меня с эделингом Аббио. Для меня большая честь пожать руку такому рыцарю, каковым уважаемый эделинг Аббио является, и высказать ему свое восхищение линией поведения на совете, которую не смогло изменить даже присутствие короля.