Клауде Куени - Друид

Я изо всех сил старался казаться как можно более подавленным и удрученным, а недовольное лицо Ванды лишь подтверждало все только что сказанное мною и должно было послужить предупреждением Дивикону.

Никто больше не смеялся. Все смотрели на Дивикона. Без особого энтузиазма он ответил на мою речь:

— Благодарю тебя, Корисиос. Ты пожалел мое старое сердце и избавил меня от несправедливой кары богов. Тем самым ты доказал, что твой здравый смысл и благоразумие достойны всяческих похвал.

Ванда опустила голову, и светлые волосы, которые она сегодня решила не заплетать в косу, закрыли ее милое лицо. Дивикон и я в знак согласия со всем только что сказанным кивнули друг другу. Ритуал был закончен. Возможно, непосвященным наша беседа показалась бы всего лишь непристойной и довольно бессмысленной игрой. Однако любой кельт понимает, что такая игра может иметь непредсказуемые и крайне нежелательные последствия. Даже если произнесенные слова покажутся лестью и подхалимством, ни в коем случае нельзя оставлять без достойного ответа предложение купить или обменять твою рабыню. Особенно если подобное предложение сделано знатным князем и прославленным вождем, а ты, простой кельт, ни за что не хочешь расставаться со своей рабыней.

На следующий день я попрощался с Базилусом. Он хотел отправиться на разведку вместе с воинами из оппидума тигуринов. Мой друг детства был уверен, что ему обязательно посчастливится вступить в бой с легионерами. Для Базилуса мысль о том, что у его седла может болтаться голова римского центуриона, была гораздо заманчивей, чем перспектива посетить Массилию или Рим и насладиться великолепием этих великих городов. Базилус был воином, и этим все сказано.

— Корисиос! — крикнул он мне вслед, когда я вместе с Вандой и друидом Веруклетием уже оказался за воротами. — Корисиос, скажи, мы когда-нибудь увидимся вновь?

— Да, Базилус! — крикнул я, развернув коня. — Мы с тобой обязательно встретимся!

Из груди Базилуса вырвался воинственный клич, он ударил себя в грудь рукой и поднял вверх кулак.

Мы направлялись на юг. С погодой нам повезло. Хоть небо и было затянуто плотными облаками, дождь не начинался. Иногда сквозь тучи даже пробивались солнечные лучи. Дорога уже высохла, так что мы передвигались довольно быстро. Мы с Веруклетием ехали рядом. Друид рассказывал мне о лечебных свойствах разных растений и отвечал на мои вопросы. Удивительно, но Веруклетий обладал уникальной способностью объяснять самые запутанные вещи при помощи простых слов. Мне нравилась его манера говорить и держать себя. Конечно, его тон разительно отличался от того, к которому я привык за время бесед с Сантонигом. Мой прежний учитель обращался со мной так, словно я был его приемным сыном, ведь он знал меня с самого рождения и помогал преодолевать многие трудности. Веруклетий же относился ко мне как к взрослому. Если друид считал, что я услышал достаточно новой информации, которую мне следовало обдумать и усвоить, он отъезжал шагов на сто вперед, чтобы предаться собственным размышлениям. Тогда я дожидался Ванду, и мы долгое время ехали рядом. Она с удовольствием рассказывала мне на германском языке о богах и обычаях своего народа.

Лишь сейчас я начал понимать: старый Сантониг действительно был прав, когда говорил, что чем больше знает человек, тем интереснее ему познавать новое, ведь каждая новая крупица знания открывает перед нами неведомые до сих пор грани того, что нам уже было известно. Я гордился своей неутолимой жаждой знаний и своим умением передавать его остальным. Не зря дядюшка Кельтилл называл меня живой Александрийской библиотекой [17] Александрийская библиотека — крупнейшее собрание рукописных книг (от 100 до 700 тыс. томов), основанное в III в. до н. э. при Александрийском мусейоне. . А где, если не в этом знаменитом хранилище, были собраны все знания мира? Я обладал великолепной памятью, в которой навечно отпечатывалось все, что я когда-либо видел, слышал или читал. Такова отличительная особенность всех друидов. Мы становимся самыми настоящими повелителями памяти и знаний благодаря тому невероятному количеству информации, которую мы должны заучивать наизусть. Если человеку удалось запомнить шесть тысяч стихов, значит, он сможет запомнить и шестьдесят тысяч. Разум и память можно сравнить с мускулами, которые при надлежащей тренировке позволяют добиваться все лучших и лучших результатов.

Ванда тоже рассказала мне много интересного. Но, к сожалению, она так ничего и не сообщила о своем прошлом. Моя рабыня не говорила ни о себе, ни о нас. У меня создавалось такое впечатление, будто она тщательно следила за своими словами, за мимикой и жестами, стараясь никоим образом не выказать истинных чувств. Лишь однажды она совершенно неожиданно прервала меня и поблагодарила за то, что я не обменял ее на римского раба, предложенного мне Дивиконом. Я, наверное, никогда в жизни не забуду, как она смотрела на меня в то мгновение. Мое лицо вдруг стало таким красным и горячим, словно я только что выпил целый кубок крепкого вина с пряностями. Конечно, я тут же очень грубо поставил ее на место. Я считаю вполне обычной ситуацию, когда жена благодарит за что-либо своего мужа. Но рабыня не имеет права обращаться подобным образом со своим господином! Это неслыханная дерзость! Я уже собирался обругать Ванду последними словами, когда увидел искорки в ее глазах и улыбку на сияющем лице. Могу поклясться, что в то мгновение я был совершенно серьезен и выглядел довольно грозно. Но такая реакция со стороны Ванды на мой гнев повергла меня в растерянность. Что я мог поделать? Я был вынужден спасаться бегством. Сдавив ногами бока своей лошади, я догнал Веруклетия, ехавшего шагах в тридцати впереди нас. Едва взглянув на меня, он тут же улыбнулся.

На своем пути мы то и дело встречали отряды конных воинов, которые разведывали местность. Дивикон направил их вперед, чтобы они тщательно осмотрели дороги, по которым вскоре будут двигаться тяжело груженные телеги, и привели в порядок мосты. То тут, то там виднелись пожарища — все, что осталось от деревень и мелких селений. На дорогах нам все чаще приходилось обгонять обозы, состоящие из людей, идущих пешком, всадников и телег. Все они двигались на юг. Похоже, никто ни о чем не беспокоился, у всех было приподнятое настроение. Для кельтов переселение из одних земель в другие является таким же обычным делом, как переселение души из тела в тело. Покидая свою родину, мы не считаем это потерей, точно так же и смерть не воспринимается нами как нечто ужасное — мы относимся к подобным событиям как к неотъемлемой части бытия, как к началу, а не как к печальному концу.