Эли Бертэ - Братство волка

Кристина заметила расстроенный вид бедного бенедиктинца и бледность, уныние и слабость Леонса.

— Вы скоро это узнаете, дочь моя, — сказал приор, — но позвольте мне прежде усадить этого бедного юношу. Я не знаю, зачем слуги привели нас сюда, где мы помешали этому веселому собранию, стоило бы отвести нас в нашу комнату… Слава богу! Он помог нам в минуту опасности!

Говоря так, он довел племянника до кресла, которое урсулинка поспешила придвинуть. Молодой человек, казалось, не столько страдал, сколько находился в замешательстве, и общее внимание, предметом которого он был, смутило его, так что он слегка покраснел. Этот румянец стал еще заметнее, когда его глаза встретились с глазами графини де Баржак.

— Мосье Леонс, — спросила взволнованная Кристина, — что с вами? Вы ранены? Боже мой, Ваше платье разорвано, я вижу кровь…

— Это ничего, почти ничего, — возразил Леонс, пытаясь улыбнуться, — простая царапина жеводанского зверя.

— Зверь, зверь, опять зверь! — вскричала Кристина, топнув ногой с каким-то отчаянием.

— Это чудо, что мы еще живы, дочь моя, — сказал приор, упавший в кресло со стоном усталости, — этого бедного мальчика чуть не растерзал проклятый жеводанский зверь.

— Леонс, мой милый Леонс, правда ли это? — участливо спросила Кристина.

И все тут же заметили, каким особенным тоном эта девушка, так плохо умевшая скрывать свои чувства, произнесла эти слова.

Молодой человек продолжал слабо улыбаться.

— Дядюшка преувеличивает вред, — пролепетал он, — завтра, вероятно, все пройдет.

— Этот зверь, — сказал барон презрительно, — о котором столько говорят, более страшен, чем опасен, раз люди, которых он якобы разрывает на клочки, на самом деле находятся в добром здравии.

Леонс не ответил на это замечание и отвернулся, но приор бойко сказал:

— А, барон Ларош-Боассо, это вы? Как видите, оставив нас одних безоружных в Меркоарском лесу, вы почти достигли своей цели. Точнее, достигли бы, если б Господь нас не хранил! Пусть он простит вас за ваше жестокосердие!

— Это значит, что вы меня не прощаете? — надменно спросил барон. — Впрочем, мне ваше прощение совершенно без надобности.

По настоятельным просьбам Кристины де Баржак Бонавантюр вкратце рассказал, как туман стал причиною того, что они заблудились в лесу; как лошаки, испуганные внезапным воем, поскакали сломя голову; как, наконец, Леонс был выбит из седла и неминуемо погиб бы, если б Жан Годар не подоспел вовремя со своей собакой.

— Жан Годар будет вознагражден! — тут же решила Кристина де Баржак. — Слышите ли вы, кавалер? Я делаю его с этой минуты главным пастухом во всех моих поместьях. Но посмотрим вашу рану, Леонс; сестра Маглоар и я, мы знаем несколько хирургию; мы можем сделать первую перевязку, пока поедут за доктором в город.

— Как, графиня, вы хотите сами, при всех…

— Полно ребячиться. Уж не принимаете ли вы меня за смешную жеманницу… Я этого требую!

В то же время с непреодолимым самовластием она раскрыла грубый плащ, в который был закутан Леонс. Бархатный костюм, как мы знаем, был разорван, сквозь него виднелось белое плечо юноши; а когда сняли окровавленные платки, которыми была сделана первая перевязка, из широкой и глубокой раны вновь пошла кровь.

— Опасная рана, — сказала Кристина, побледнев и преодолевая волнение. — Сестра Маглоар, скорее перевязку и холодной воды… Потом принесите мне корпии и нашего фамильного бальзама… Почему мешкают эти глупые служанки?..

— И это, — решительно сказал барон, проскользнувший между любопытными и рассматривавший рану Леонса, — и это укус большого волка? Клянусь честью дворянина, я не могу допустить ничего подобного… Такое животное, как жеводанский зверь, способный раздробить кости одним ударом челюсти, сделает на коже своими когтями борозды в два дюйма глубиной. А где же знак тех огромных зубов, тех железных когтей, которые унесли уже столько жизней? Я ссылаюсь на всех охотников, слышавших меня, на всех, кто мог видеть страшные раны, которыми покрыты собаки после охоты на волков, — это отнюдь не следы волчьих зубов.

Подозрение, заключавшееся в этих словах, возбудило в Леонсе некоторое волнение.

— Признаюсь, — отвечал он, — что оглушенный нападением, запутавшись в терновнике, я не мог обернуться, чтобы увидеть…

— Ага, — перебил Ларош-Боассо, — вы уже не так уверены… Притом, что это за волк, который сам объявляет о себе воем, прежде чем нападет? Это не может быть жеводанский зверь, который, по слухам, молча нападает на свою добычу и уносит ее. Еще раз я обращаюсь к опытным охотникам, здесь присутствующим, вероятно ли, чтобы свирепое животное…

— Но тогда, барон, — возразил с нетерпением приор, — скажите нам — раз вы столь опытны в подобных вещах — какое животное испугало наших лошаков и ранило моего бедного племянника? Рана существует, она не пригрезилась ему!

— Кто знает, — сказал с насмешкой Ларош-Боассо. — У страха глаза велики… Сломанная ветвь очень могла расцарапать таким образом белое плечико вашего юноши, а если уж надо приписать эту царапину какому-нибудь лесному зверю, я скажу, что это была дикая кошка, куница, волчонок, еще сосущий свою мать, но уж ни в каком случае не такой страшный, огромный волк, как жеводанский зверь!

Это мнение, столь ясно выраженное, возбудило прения между присутствующими, и они начали перешептываться. Даже сам приор поколебался в своем убеждении.

— Правда, — сказал он, — что ни я и никто не видел зверя, но мне кажется невозможным…

— Вы слышите, господа? — перебил барон с торжествующим видом. — Они сознаются, что никто из них, поглощенных собственным страхом, не видел зверя… Решительно, преподобный отец и его племянник слишком поспешили представить себя страдальцами, и вся это прекрасная история, как вы все видите, оказывается простым падением с лошака!

Эти исполненные презрения слова, хоть и были сказаны небрежно, заслуживали строгого ответа со стороны приора, но Бонавантюр только пожал плечами, равнодушно взглянув на торжествующего Ларош-Боассо.

Кристина де Баржак не принимала никакого участия в этом разговоре. Поглощенная заботой, которой она окружала раненого, девушка, по-видимому, не слушала речей барона. Сама промыв рану, она наложила повязку, приготовленную сестрой Маглоар, очень опытной в подобных вещах. По окончании перевязки, Леонс хотел было поблагодарить хозяйку, но то ли тайное волнение слишком растревожило его, то ли потеря крови вызвала непреодолимую усталость — язык его запутался, в словах, глаза закрылись, и он лишился чувств.

— Праведный Боже! Он умирает! — закричала испуганная Кристина. — Неужели эта рана так опасна, что угрожает жизни? Сестра Маглоар! Преподобный отец!.. Сделайте что-нибудь!